спрашивает?
– Спрашивает, – согласился мастер. – Только я не понимаю, о чем.
– А если, не получив ответа, он задумает самоликвидироваться или нас угробить? – забеспокоился Матвей.
В этот момент стена с огромным экраном подернулась дымкой и задрожала. Звука разведчики не услышали, но вибрация была столь сильной, что у всех троих зачесались зубы.
– Вык… в-выключи его… – проскрежетала Дарья.
– К-как я его в-вык?.. – выдавил Борисов, протягивая растопыренные пальцы к тонкой «шляпке» перед креслом.
– Ппы… п-пароль! – подсказал Матвей и, не дождавшись от Шуберта ничего вразумительного, попробовал сам: – Х-х-хы!.. Х-х-х… Х-х…
Зал реагировал, но совсем не так, как хотели люди. В высоком потолке возле экрана выдвинулась длинная узкая секция и, провернувшись вокруг продольной оси на сто восемьдесят градусов, явила на свет три ряда не то объективов, не то лазерных прицелов. Линзы недвусмысленно уставились на троих исследователей и синхронно кивнули.
– Они от нас чего-то хотят… – с ужасом догадалась Дарья. – Эй! – обратилась она к потолку. – Уберите свои телекамеры! Х-х!.. Команда «Х-х», понятно?
– Не надо таких экспериментов, – остерег ее Матвей. – Сейчас тут накомандуешь… Вот что ты им сказала?
– Я?.. – растерялась девушка. – А ты разве сам не слышал?
– Слышал, слышал. Только что это значит? Может, твое «Х-х» – это приказ открыть огонь…
Словно отзываясь на его реплику, из сотни маленьких окуляров выдвинулись три телескопических объектива, каждый при этом смотрел точно в лоб каждому из разведчиков.
– Вот видишь! – отчаянно воскликнул Матвей.
– Это не мое «Х-х», это твое «Х-х» так сработало! Скажи им, чтоб убрались, а то мне снова в туалет хочется!
– А ну прекратите! – прикрикнул на дежурных Борисов. – Сейчас и правда докомандуетесь!
Три объектива снова кивнули и одновременно раскрыли черные диафрагмы, за которыми показались ярко-красные зрачки. Ничего хорошего эта метаморфоза не сулила.
– Ну… мы, наверное, пойдем… – пробормотала Дарья, обращаясь к немой оптике. – Не вовремя зашли, понимаем… в следующий раз как-нибудь…
Она тихонько попятилась, при этом окуляр, взявший над ней «шефство», с недобрым жужжанием выдвинулся еще дальше, превратившись в целую подзорную трубу. Диафрагма раздвинулась шире, выпятив круглый кровавый глаз.
– Эй, эй!.. – одернул напарницу Матвей. – Смотри! Им не нравится… Может, они, наоборот, не хотят, чтобы мы уходили?
– Попробуй вернуться, – сказал Борисов.
Дарья последовала его совету – объектив наполовину втянулся назад, теперь он выглядел умиротворенным.
– Ага… – проронила она и вдруг, поддавшись какому-то неосознанному порыву, уселась в кресло.
«Телескоп» одобрительно кивнул и, спрятавшись в общем ряду, стал неотличимым от стеклянных собратьев. Две других «подзорных трубы», следившие за Шубертом и Матвеем, по-прежнему сверлили их неодушевленными взглядами, словно требуя повторить отважный, но неумный поступок женщины. Мужчинам ничего не оставалось, как только усесться по бокам от Дарьи. Объективы втянулись в потолочную панель, однако сама секция не развернулась, а продолжала таращиться на людей сотней черных глазков, словно напоминая, что держит их на прицеле.
– Кажется, они довольны… – обронил Матвей.
Он попытался подняться, вернее, лишь сделал вид, что собирается встать, и его личный «телескоп» сердито вжикнул линзой – тоже как будто притворяясь.
– Тихо, тихо! – сказал ему Матвей, для убедительности выставляя вперед ладонь. – Намекают, гады…
– Что же, так и будем сидеть? – спросила Дарья.
– Посидим… – отозвался Борисов. – Пока ничего лучшего не придумаем.
– Ты уж постарайся, – попросила она. – Тебе же здесь двадцать пять процентов причитается. Вот ты и придумывай.
– Этот зал в мою долю не входит, – заявил Шуберт. – Зачем мне такое счастье? Мне бы что-нибудь попроще, поопределенней.
– Что-нибудь такое, из чего можно извлечь выгоду… – с осуждением произнес Матвей.
– Мне нужно в туалет! – напомнила Дарья.
– Будем пробовать дальше, – решительно сказал Борисов и, не дожидаясь ответа товарищей, тут же попробовал: – Х-х! Х-х-х!
Экран и окуляры в потолке остались неподвижны, зато «гриб» возле его кресла вздрогнул и повернулся на сто восемьдесят градусов. Кнопки с изображениями колбасы, полосатой дощечки и прочих непонятных символов оказались по другую сторону, и теперь перед Борисовым возникли новые пиктограммы: «квадрат», два «треугольника», «круг» и еще один круг, но только не серый, а оранжевый.
– Уже лучше… – пробормотал Шуберт.
– Ты так считаешь? – усомнилась Дарья.
– Хорошо хотя бы то, что наши представления о геометрии совпадают.
– Ну да, мы можем выбрать, какую дырку в голове прожжет нам лазер – круглую, квадратную или треугольную, – высказался Матвей. – Это здорово, но я все-таки предпочел бы сервелат.
Борисов, не обращая внимания на его нытье, поводил пальцем над «шляпкой» с кнопками и притронулся к оранжевому кругу. Все трое в ужасе замерли, ожидая последствий, причем Матвей инстинктивно прикрыл ладонями лоб, а Дарья, словно сдерживая очередной позыв, схватилась руками за гульфик комбинезона.
– Ну?.. – молвил Матвей после паузы. – Ур-родство… – выдохнул он, расслабляясь. На эту реплику зал также не откликнулся. – Сколько можно томить? Мы увидим что-нибудь конкретное?
– Конечно, – кивнул Борисов.
– Я что-то не уверен…
– Надо попробовать… – Шуберт потыкал указательным пальцем в квадрат, потом в один из треугольников и, секунду поколебавшись, снова в круг, но уже не оранжевый, а серый.
Экран впереди вспыхнул так неожиданно, что Дарья вскрикнула, а Матвей дернул ногами, точно у него в голове уже образовался весь ассортимент родственных земной геометрии отверстий.
– Ну?.. – каркнул кто-то со стены знакомым голосом. – Ур-родство… Сколько можно томить? Мы увидим что-нибудь конкретное?
– Конечно, – сказал другой голос, не менее знакомый.
– Я что-то не уверен… – произнес первый.
– Надо попробовать… – ответил второй.
Экран вновь подернулся молочной дымкой.
– Ой… – молвила Дарья. – Что это было?..
Шуберт, не веря ни своим глазам, ни своим же пальцам, не веря ничему вообще, повторно набрал комбинацию из чуждых пиктограмм, и на стене без всякого предупреждения опять возникли три человека в креслах.
– Дерьмо!.. – воскликнула Дарья.
– Ну? – откликнулся со стены Матвей.
– Как я дерьмово выгляжу! – сокрушенно сказала она. – Что у меня с прической?!
– Ур-родство… – прорычал тот же персонаж с экрана.
– А руки? Где мои руки?! Что это я ими трогаю?..
– Сколько можно томить? Мы увидим что-нибудь конкретное? – спросил он.
– Тьфу, ну и рожа у меня!.. – сказал Матвей, не экранный, а реальный, сидящий рядом с Дарьей. – У
