панциря. Это были мерзкого розоватого оттенка, покрытые слизью существа безо всяких признаков головы, из которых во все стороны торчали многочисленные щупальца. В каждом контейнере их было примерно по сотне. Они были не больше пятнадцати сантиметров в длину, воняли тухлой рыбой и ползали друг по другу, слепо ударяясь в стенки. Время от времени они выпускали искры, и с шипящим звуком пролетали на пару дюймов вперед.
— Только что вылупились! — похвастался Хагрид, — так что вы их с детства растить будите! Мы сделаем из этого неплохой проектик.
— А кто сказал, что мы хотим их растить? — раздался за их спинами холодный голос Драко Малфоя. Крэбб и Гойл угодливо захихикали — слизеринцы прибыли.
Хагрида озадачил этот вопрос.
— То есть, какая от них польза? Для чего они? Что они делают? — пояснил Малфой.
Хагрид приоткрыл рот. Было очевидно, что вопрос Малфоя озадачил его, и он лихорадочно пытается найти на него ответ. Несколько секунд царила полная тишина, но потом он резко сказал: — А это мы будем проходить на следующем уроке. А кормить их надо сейчас. Вот мы и попробуем скормить им пару разных штуковин. Никогда не держал их раньше, не знаю чем их кормить… что они любят… Тут у меня муравьиные яйца и лягушачья печень и чуток травяной змеятины. Ну, попробуйте, что они схватят.
— Господи! Сначала гной, а теперь это! — вздохнул Шеймус.
Исключительно из чувства глубокой симпатии к Хагриду, Гарри, Рон и Гермиона, пересилив отвращение, поднимали расплющенные кусочки лягушачьей печёнки и предлагали их Взрывохвостым Крутонам, пытаясь соблазнить их этим угощением. Гарри сильно подозревал, что вся эта процедура была совершенно бессмысленной, так как у Крутонов, казалось, не было ничего, даже отдалённо напоминающего рот.
— Ой! — закричал Дин Томас, минут через десять после начала кормления. — Он меня достал!
Хагрид с испуганным лицом побежал к Дину.
— У него взорвался хвост! — со злостью сказал Дин, демонстрируя Хагриду ожог на руке.
— Иногда бывает, — кивнул Хагрид, — когда они стреляют огнём.
— Мерзость! — опять сказала Лаванда Браун. — Пакость! Хагрид, а что это за острая штука из него торчит?
— А-а, у некоторых есть жала, — радостно сообщил Хагрид (Лаванда быстро отдёрнула руку от контейнера), — я так полагаю, что у самцов… У самок на пузе что-то вроде присоски. Пьют кровь, я так считаю.
— Н-да, мне теперь совершенно ясно, для чего мы их выращиваем! — иронически заметил Драко Малфой. — Кому не захочется держать в доме животное, которое может обжечь, ужалить и укусить, и всё разом?
— То, что они не обладают привлекательной наружностью, не значит, что они — бесполезны, — отрезала Гермиона, — драконья кровь чрезвычайно полезная, но кто захочет держать в доме дракона?
Гарри и Рон ухмыльнулись. Они украдкой взглянули на Хагрида и увидели, что за его густой бородой тоже скрывается улыбка. Хагрид до смерти хотел бы держать в доме дракона. И Гарри, Рон и Гермиона об этом прекрасно знали. Во время их первого года учёбы в Хогвартсе Хагрид пытался завести дракончика — злобного Норвежского Гребнеспина по имени Норберт. Хагрид просто обожал чудовищные создания, и чем свирепее, тем лучше.
— По крайней мере, эти Крутоны — маленькие, — вздохнул Рон по дороге на обед назад в замок.
— Сейчас-то да, — раздражённо отозвалась Гермиона, — но когда Хагрид выяснит, чем они питаются, они вырастут, я подозреваю, длиной в шесть футов!
— Но ведь это не имеет никакого значения, если с их помощью можно будет лечить морскую болезнь, или ещё что-нибудь в этом роде…? — лукаво заметил Рон.
— Ты прекрасно знаешь, что я это сказала исключительно, чтобы заткнуть Малфою рот, — сказала Гермиона, — но, знаешь что? Я считаю, что в этом случае он был прав. Лучше всего бы было уничтожить паразитов, до того, как они попытаются напасть на нас!
Они прибыли в столовую и уселись за стол Гриффиндора. На обед подали бараньи отбивные с картофелем. Гермиона начала заглатывать свою порцию с такой скоростью, что Гарри и Рон с удивлением на неё уставились.
— А-а… это твоя новая позиция за права домовых? — поинтересовался Рон, — Я думаю, ты добьешься того, что тебя стошнит!
— Нет, — с достоинством ответила Гермиона, насколько позволял ей рот, набитый капустой, — просто я спешу в библиотеку.
— В библиотеку?! — Рон не поверил своим ушам, — Гермиона! Сегодня — первый день учёбы! Нам даже ещё не задали домашнего задания!
Гермиона пожала плечами и продолжала заглатывать пищу с такой скоростью, как будто она не ела, по меньшей мере, целую неделю. Покончив с едой, она вскочила на ноги и, выпалив: — Увидимся за ужином, — на полной скорости вылетела из столовой.
Зазвонил звонок, оповещающий о начале второй половины занятий, и Гарри с Роном направились в Северную Башню, где над узкой винтовой лестницей стояла серебряная лесенка, которая вела к круглому люку в потолке, служащим входом в комнату, где жила профессор Трелони.
Как только они пролезли через люк, в нос им ударил знакомый сладковатый аромат, исходящий от огня в камине. Шторы были задвинуты, как обычно, и круглая комната была залита тусклым красноватым светом многочисленных светильников, покрытых шарфами и шалями. Гарри и Рон прошли мимо обитых ситцем кресел и пуфиков, беспорядочно наставленных в комнате, и уселись за небольшой круглый столик.
— Добрый день… — произнёс глухой голос профессора Трелони над ухом у Гарри, заставив его подпрыгнуть от неожиданности.
Профессор Трелони, тоненькая, как тростинка, женщина в огромных очках, делавшими её глаза непропорционально большими для её маленького лица, взирала на Гарри с глубокой печалью, которая неизменно наплывала на неё, когда она его видела. Огонь отражался в многочисленных бусах, цепочках и браслетах, которые, как обычно, украшали её персону.
— Ты чем-то озабочен, дорогой мой, — трагическим тоном обратилась она к Гарри. — Моё Внутреннее Око взирает прямо сквозь твою телесную оболочку, оно проникает через твоё бесстрастное лицо прямо в волнующуюся душу в твоей груди. И с глубоким сожалением я должна сообщить тебе, что ты тревожишься не без основания! Я вижу, что тебя ждут трудности, увы… да-да… Я опасаюсь, что то, чего ты страшишься, свершится… и, вероятно, скорее, чем ты предполагаешь…
Она говорила всё тише и тише, и последние слова произнесла уже шепотом. Рон закатил глаза, а Гарри продолжал сидеть с каменным лицом. Профессор Трелони проплыла мимо них и уселась в глубокое, украшенное крыльями кресло у камина, спиной к огню и лицом к классу. Лаванда Браун и Парвати Патил, которые обожали профессора Трелони, сидели на пуфиках прямо у её ног.
— Дорогие мои, настал час проконсультироваться со звёздами, — сказала она. — Движение планет и таинственные предзнаменования являются только тем, кто в состоянии достигнуть понимания шагов небесной пляски. Человеческую судьбу можно разгадать по лучам, исходящим от планет, которые сплетаются…
Но Гарри уже не слушал. Ароматный огонь всегда навевал на него дремоту и вводил его в состояние отупения, а бубнящие поучения профессора Трелони о предсказании будущего никогда, мягко говоря, не завораживали его. Но мысль о том, что она только что предсказала ему, не оставляли его в покое: — Я опасаюсь, что то, чего ты страшишься, свершится…
— Но Гермиона оказалась права, — раздражённо подумал он, — профессор Трелони и вправду старая мошенница, — он ничего не страшился в тот самый момент, совсем ничего… ну, если только не считать того, что он волновался за Сириуса, не поймали ли его… но что могла знать об этом профессор Трелони? Он давно уже пришёл к выводу, что её предсказания были не чем иным, как удачными догадками, поведанными зловещим тоном.
Не считая, конечно, того единственного предсказания в конце прошлого года, когда она предвещала, что Волдеморт опять воспрянет… Даже сам Дамблдор согласился, что она была в самом настоящем трансе, когда Гарри описал ему её состояние…
— Гарри! — прошептал Рон.
— Что?
Гарри обернулся. Весь класс уставился на него. Он выпрямился. Кажется, он начал засыпать, разомлев и погрузившись в свои мысли.
— Я говорила, мой дорогой, что ты, определённо, родился под пагубным влиянием Сатурна, — проговорила профессор Трелони с оттенком негодования в голосе. Она была явно возмущена тем, что он не внимает каждому её слову.
— Простите, рождён под чем? — переспросил Гарри.
— Под Сатурном, дорогой мой, под планетой Сатурн! — пояснила профессор Трелони, раздражённая тем, что это известие не произвело на него никакого эффекта. — Я говорила, что в час твоего появления на свет Сатурн, совершенно очевидно, находился в позиции силы… Твои чёрные волосы… твой небольшой рост… трагические события твоей жизни в таком нежном возрасте… Скажи, ведь ты родился посреди зимы?
— Нет, — ответил Гарри, — я родился в июле.
Рон не смог удержаться от смеха, но вовремя спохватился и притворился, что закашлялся.
Полчаса спустя они оба трудились над сложной круговой диаграммой, в которую им нужно было отметить положение планет в момент их рождения. Это было трудоёмкой работой, для которой им постоянно нужно было заглядывать в графики и высчитывать углы.
— У меня каким-то образом выходят два Нептуна, — нахмурившись заметил Гарри, некоторое время поработав над таблицей, — такого быть не может, а?
— А-а-а… Гарри, — ответил Рон, подражая мистическому пришёптыванию профессора Трелони, — появление в небе сразу двух Нептунов является знаком того, что родился коротышка в очках…
Шеймус и Дин, которые
