именоваться на Юге. Ит, иногда еще Лит, – ученик мастера. Высшее звание творца, открывшего совершенно новое – То, а способного к тому же создавать это на практике – Эрто, что снова возвращает нас к полному имени Риана – Аэртоэльверриан. Не зря мы теперь ходим по кораблю, приводимому в движение его пустотниками. А еще у Эла хороший слог – «Ри», в его сочетании – учитель и защитник младших, проводник на пути знания. Кстати, «Гри» – ограничивающий знание…
Упоминая иных: Тим – врач, и он как выбрал с самого начала, так и не меняется, дополнение «рэ» – вроде нашего академика. Неплохо для неполных двух веков жизни.
Про смысл слогов немногие знают, имена айри – тайна, как и их внутренние взаимоотношения. Я Риану не чужая, вот и выпытала потихоньку. Потом долго думала, что может быть противоположно его имени, и насколько оно должно выглядеть жутко? Узнала – Грийен – «стирающий судьбы». Вся его свита лишена не только мнения и голоса, но и сути айри, свободных исследователей.
А вот «Юн» – одно из самых редких имен айри, оно значит – «живущий в радости». Большинство айри ее утрачивает вместе с крыльями, и дальше существует скупое на эмоции, серое и холодное.
Именно эмоциональная бедность – мой главный враг в отношениях с Элом. Он знает проблему, ставшую, например, для Ялитэ причиной полного разрыва отношений с женой. Очень переживает и старается меняться, за последние годы – особенно заметно. Прежде декана никто не видел улыбающимся, а теперь, особенно, когда появились волвеки, он стал шутить и даже охотно и вполне удачно участвовать в общих забавах.
Года три назад я едва не бросила все. Мы уехали в горы на неделю, было чудесно, я уже уговорила себя закончить с глупостями и даже собралась сама всучить декану колечко. Но постоянно ловила фоном его мысли о теме исследований нового ученика, странную скованность и знакомую тоску, куда более сильную, чем обычно. Сперва терпела, пыталась его развеселить и отвлечь, а потом… потом он уехал, не сказав ни слова, среди ночи. Оставил на подушке такую же короткую и спокойную записку, как сегодня, и надолго исчез. Я поревела в упомянутую подушку, покидала ее, ни в чем не виноватую, в дальнюю стену единственной комнатки хижины, порвала в пух. Всхлипывая, собрала вещи и бросилась к Риану, жаловаться на жизнь и сообщать о готовности к полному разрыву отношений. Он выслушал. Усмехнулся невесело.
– Знаешь, почему у твоего Эла глаза черные?
– Нет, – умеет удивить, я даже плакать перестала. – Это сейчас важно?
– Думаю, да. Мы, айри, скупы на эмоции, но можем, как правило, сильно меняться. Не видела ты Тоэля, еще не Вэрри и тем более не Риана, лет семьсот пятьдесят назад! У меня в долинах было прозвище – «черный человек».
– Не-е-т…
– Да-а-а! – привычно передразнил он. – Когда дракон лишается крыльев, он теряет свою радость, а с ней – значительную часть связей с миром, способность видеть и ценить красоту. Но потом мы меняемся, привыкаем. Особенно, когда встречаем свою вторую половинку, – улыбнулся невесело. – Мы вас выбираем и любим совсем иначе, чем люди. Не ради привлекательной внешности или молодости, не ради детей, брака, удовольствия. Вы ограждаете нас от ужаса безразличия и одиночества, позволяете научиться жить совершенно иначе, ярко и полно. У нас почти нет художников, поэтов, музыкантов. А те, кто наделен даром творить, получили его от своих жен. Это настоящее чудо. И оно, увы, обычно неповторимо. Пока я не встретил свою жену, мир был мне неинтересен, а она научила его видеть заново. Вы – наши крылья, Ника.
– При чем тут черные глаза? – я уже не сердилась.
– Я видел его еще Юнлитом, его так звали, малыша лет пятнадцати, совсем еще наивного и глупого. У мальчика были синие глаза, это уникальная редкость и признак тех, кто способен радоваться. Даже не синие, невероятные… – вздохнул Риан.
– Знаю, голубые с золотой кромкой, – нехотя буркнула я. – Когда первый раз его встретила, так и рассмотрела вроде, и потом раз – черные. Я даже слегка испугалась, решила, мерещится невесть что.
– Ты его рассмотрела, он тебя. Жаль, вы не решили все сразу, – вздохнул он опять. – Но и не могли. Мы приходим в нижний мир и первые несколько часов переживаем шок. В это время идет адаптация психики к ужасу беззащитности, слабости, прикованности к земле. Потом – до двух лет – мы меняемся физиологически, пока не утратим странный цвет волос. Нервная система устанавливает связи в обретенном теле и привыкает к новому уровню восприятия. Психологически и духовно мы становимся айри еще лет через двадцать.
– Именно этот возраст определен как «порог совершеннолетия» для новых бескрылых в современных законах.
– А прежде, когда мы жили в горах, до двадцати малыша мог взять в ученики любой старейший, – тот, кто встретит внизу, обычно. Вот так… Через пару лет после нашей первой встречи, Литу тогда было неполных семнадцать, в жуткую метель, ко мне ввалился бледный полумертвый Ялитэ. Сказал, что был в отъезде, за ученика тем временем принялся один из старейших, и он ничего не смог сделать с этим, решение подтверждено прочими. Ялу тогда не исполнилось четырехсот, он еще был слишком молод для создания авторитета, связей и влияния. Просил спасти.
– От чего? – мне стало холодно, в голову полезли мысли о Грийене, единственном «черном» айри, с которым я имела несчастье познакомиться. – Или кого…
– От него, – кивнул Риан, привычно проглядывая мои мысли. – Пока Ял обнаружил беду, спустился, пока нашел меня… этого никакой мобиль не может ускорить. Времени ушло много. Зато в поселок мы добрались быстро, и Грийен с ближними сразу исчез, у нас с ним счеты очень старые. Свиту ему пришлось основательно подновить, я в те времена не оставлял жить тех, кто практикует подобное. На, просмотри. Эла успели провести через первый том полностью и второй… в значительной мере.
Он порылся в своем знаменитом сундуке и бросил мне крошечный шарик. Я согрела поверхность в руках, позволяя знанию медленной капелью впитываться в меня, резко отбросила его, задохнувшись.
И сейчас я вспоминаю тот шар с ужасом. На «Птенце» Эл так буднично сказал «пришлось уходить снова», а за сказанным – почти месяц кошмара, изобрести который могли лишь педантичные айри, за свои бессчетные века доводящие знание до идеально шлифованного совершенства. Даже пытки. Точнее, куда хуже. Они используют боль, как способ ослабления сопротивляемости сознания, и постоянно давят на него, еще очень молодое и податливое, требуя подчинения. Сидят, собравшись необходимым числом, объединив свои пустые души, и гнут непокорного. От этого нет спасения ни в снах, ни в беспамятстве.
Риан тогда брезгливо подобрал с пола брошенный мною шарик, спрятал, прикрыл крышку сундука и усадил меня за стол, отпаивать водичкой.
– Вообще-то в его возрасте все со своей участью, подтвержденной старейшими, соглашаются. А несогласных ломают этим способом, такое терпеть невозможно. Признают мерзавца своим владельцем за пару-тройку дней, – хмуро вздохнул он. – Эллар невозможно упрямый, и всегда был таким, он не согласился. Но на мир уже не смотрел по-прежнему. Будто его загнали в яму или пещеру, куда и свет не проникает. По сути, так и есть. Я очень подробно поговорил со старейшими и был… скажем, понят. Эла они отпустили по-хорошему, без угроз и обязательств в выборе учителя. Но глаза у него стали совершенно черными, и за первые пять лет жизни у меня мальчик не сказал ни слова и даже в лице не менялся. Словно умер, хотя усердно учился, тренировался, ходил по лесу за мной, будто слепой или на поводке. Потом начал оттаивать потихоньку. Заговорил, стал различать время года и обращать внимание на свой запущенный внешний вид. Я отослал его на Юг, где тогда был мир. На Юге краски ярче… Но улыбаться он научился много позже, и не у меня. Он очень любил старшую Нику.
– Я долго переживала, насколько ему важно мое родство с ней.
– Глупости ты славно умеешь выдумывать, – кивнул он. – И – да, Эл ее безумно любил. Как самую замечательную и лучшую в мире маму. А ты на нее ничуть не похожа.
– Академия – ее затея, – кивнула я.
– Да, и Пэйлит, его уже так звали, весь загорелся, просто смотреть было приятно. Уговаривал, умолял, убеждал, угрожал. Начал с родичами-айри общаться, хотя прежде на них и смотреть не хотел. Единственный раз на моей памяти он плакал на ее похоронах.
– А я сейчас начну, – всхлипнула я.
– Ты-то запросто! – насмешливо кивнул Риан. – После ужина – хоть всю ночь. Только подумай заодно,
