святой. Кажется, так звали жену императора Юстиниана…
— Ух! Откуда тебе известно? — вытаращил глаза сын кузнеца.
— Валент говорил, — скромно признался мальчик, ощущая переполнявшую его гордость. — Он как-то засиделся с Рывой и готами. Это еще до похода было. Всю ночь они болтали про Византию, императоров, города. Сколько же он знает об этом!
— Ты не уснул от скуки?
— Нет! Я сам уже прочел об этом кое-что.
— Как на монете?
— Да. Гай Светоний Транквилл, — гордо произнес Амвросий.[79] — Он написал книгу о цезарях, которую дал мне Валент. В ней есть рассказы обо всех императорах Рима, о том, как они жили и чего желали достичь.
— Язык сломаешь, — проворчал Идарий. — Пойдем лучше дальше, в селение. Познакомлю тебя кое с кем…
— Пойдем, — согласился Амвросий, обрадованный, что не придется рассказывать о книге, в которой он ничего не понимал, а лишь мог разобрать отдельные фразы.
Прошагав мимо зеленого от всходов поля, дети вышли к селению. В тепле воздуха стали уловимы животные запахи двора, едкие привычные ароматы. Невысокая бревенчатая ограда отделяла поселение от остального мира. Поблизости в роще паслись молодые свиньи. Похрапывая, они отыскивали розовыми носами желуди. Несколько мальчишек в льняных рубахах и без штанов лениво следили за происходящим, развалившись под дубом. Ветки его укрывали их от солнца. С другой стороны селения тянулись огороды. За ними о чем-то шумно спорили две женщины.
«Сельская идиллия», — вспомнилось Амвросию насмешливое выражение Валента. Римлянин любил посмеяться над простой жизнью общинников-склавин. Но слова его обращались лишь к немногим, наиболее близким людям. Слышал их и мальчик.
Пятнистый пес с влажными глазами выбежал им навстречу.
— Старый знакомый! — закричал Идарий, размахивая руками.
Пес радостно залаял. За дубовым частоколом подали голоса другие собаки. Ветер мягкой волной пробежал по листьям ближайших деревьев. Теплый воздух качнулся. Приятно проплыл по волосам.
— А трудно это читать и говорить на языке римлян? — полюбопытствовал сын кузнеца. — Нравится тебе это дело?
Амвросий почесал за ухом. Изучение букв не казалось ему чем-то интересным, а читать он мог только с большим трудом. Подумав, он сказал:
— Нравится? Нет. Но Валент утверждает, что если я римлянин, то должен знать свой язык. Это всегда пригодится.
— Понятно, — процедил Идарий. — И откуда на свете столько языков!?
— Наверное, все дело в вавилонской башне, — робко сообщил Амвросий. — Не нужно было людям ее строить, тогда и говорили бы все на одном языке.
— Чего? — вытаращил глаза юный склавин.
— Так мне объяснил Валент. Правда, он при этом все время смеялся, а что такое «вавилонская башня» я еще не знаю. Может мне завтра удастся спросить. Хорошо бы с этим разобраться.
— Ты, как только узнаешь, обязательно мне расскажи. Жуть как интересно понять, откуда взялось столько языков и почему все люди не говорят нормально, как мы, склавины.
Юный римлянин пообещал другу так и сделать.
— Сейчас я познакомлю тебя с моим приятелем. Еще зимой хотел, да он к нам не выбирался часто. Идем! — скомандовал Идарий.
Миновав ворота, мальчики подошли к одному из невысоких домов. Собака, виляя хвостом, бежала за ними. Перед грубо сколоченной дверью одной из землянок дети остановились.
— Эй, Деян, выходи! Хватит спать! — закричал Идарий.
— Кто шумит! — басом отозвалось из жилища.
«Как это он разговаривает таким голосом, как взрослый?» — задумался Амвросий.
Под ногами топтались куры. Разыскивали корм. Невдалеке с опаской поглядывая на ребят, расхаживал гордый петух. Пес равнодушно лежал в пыли.
— Свои! Не узнал, что ли?
— Иду, — снова отозвался бас, вслед за которым показался крепкий парнишка лет тринадцати.
Дверь заскрипела закрываясь.
— Опять спишь? — спросил Идарий.
— Сплю, — пробасил паренек.
Он был светловолосым, в льняной рубахе и широких штанах. На ногах у него были плетенные из лозы башмаки — лапти. Лицо мальчика светилось веснушками. Нос выпирал горбинкой, а рот казался до округлости толстогубым как мало у кого из склавин.
— Я Амвросий! Привет тебе, Деян! — гордо приветствовал нового знакомого маленький римлянин, как учил его Валент.
— Это хорошо. Мне Идарий про тебя рассказывал. Говорил: ты римлянин. И тебе привет! Пускай тебя боги защищают.
— Привет! Привет! — передразнил мальчиков сын кузнеца. — Ты пойдешь с нами смотреть пещеру?
— А ты птицу бить будешь, а то я не попаду… Тогда пойду.
— Буду и вас научу! — важно произнес Идарий, хлопнув рукой по висевшему на поясе колчану. — Пошли!
У тропинки ведущей к лесу мальчики повстречали худенькую белокурую девочку, гнавшую стаю гусей. Позади ребят тянулись поля и луга, заросшие высокой травой. Еще дальше за плечами осталась река, дальше которой возвышалось городище Магуры.
— Куда это ты, Деян? — спросила она, низко опустив тонкие бровки на светло-голубые глаза. Сверкнула сердитыми искорками.
— Гони своих гусей, Дельфина. По делу я.
— Нет у тебя дела. Тебе отец приказал мешки чинить, а ты куда?
— По делу, — ответил мальчик, надувая и без того толстые губы. — Не видела ты меня. Ясно!?
— Как не видела? — не обращая внимания на окружающих, возмутилась малышка. Щечки ее зарумянились, а изящные губки сложились бантиком от недовольства.
— Скажи, за лозой ушел. Черемуху хорошую искать буду. Для корзин, а мешки я завтра дочиню.
— Скажу! — неодобрительно произнесла девочка. Мотнула пышными косами и погнала крикливых птиц дальше.
7
Чистый ручей помог детям напиться прохладной воды. Пользуясь остановкой, Идарий объяснил друзьям, как нужно целиться, чтобы попасть, и как чувствовать ветер.
На сырой траве не хотелось сидеть. Ребята стояли, всматриваясь в черную глубину леса. Они не боялись его. Лес был для них родным, близким существом, таившим не только опасности, но и открытия, радости, а с ними опыт настоящих мужчин.
— Сестра она тебе? — полюбопытствовал Амвросий, неловко сбрасывая с рукава зеленого клопа.
— Сестра, — подтвердил Деян. — У меня их три! Две белобрысых, одна русая, как я.
— Красивая! — выдал свои впечатления собеседник.
— Смотри не влюбись, римлянин. Вредина она. Уж я то знаю.
Мальчик покраснел, но ничего не ответил. Дерзкий взгляд и смелые жесты девочки не выходили у него из головы. Голубые глаза ее казались отражением чистого неба. Амвросию почему-то захотелось снова
