мальчиком, называя его шуткой Велеса.
Они смерили друг друга глазами.
— Необходимость? — с иронией повторил Сом. — Тебе лучше знать. Скажи Всегорду, пусть, когда нужно, рассчитывает на меня. Я соберу ему полсотни таких парней, что сам Перун не сможет одолеть.
— Ты я вижу, не боишься богов, — с похвалой заметил Валент.
— Про меня говорят, что я боюсь только медведей! Не слышал такого!? — грубо расхохотался Сом.
Римлянин улыбнулся.
— Вот что… Наши дети дерутся. Сын у меня один. Я не хочу, чтобы мальчика покалечили в драке. Его и так задирают слишком часто. Он этого не заслужил. Твоего мальчишку, я знаю, задирают не меньше. Никто не любит римлян.
— Особенно сами римляне, — смягчил тон Валент.
Варвар снова расхохотался, показав волчьи клыки. В смехе его ощущалась неискренность. Чувствовалась едва прикрытая угроза. Он опять заговорил. Слова его делались злее одно за другим.
— Пусть твой волчонок держится подальше от моего медвежонка. Иначе я начну разговор так, как начинаю его, забираясь в берлогу к зверю. Ты слышал, наверное, про мои дела? Что скажешь!?
Валент почувствовал, что нервы его производят холод. В оглохшем теле горела только растущая ярость. «Даврит не зря плохо переносит этого человека. Понимаю его», — подумал римлянин. Средним пальцем левой руки он пробежал по влажным бровям. Вздохнул, собираясь с мыслями. Дал себе немного успокоиться.
— Ну и терпение у твоего папаши! — заметил с восхищением Деян.
— Даже мой бы вскипел от такого. Уж он-то этого медвежатника Сома не переносит, — многозначительно добавил Идарий.
«Выдержка сохраняет жизнь, но долгое терпение губит сильный характер», — про себя повторил Амвросий любимые слова Валента. Мальчику стало страшно. Захотелось выбежать, объяснить, что и как случилось тогда у яблони. Делать этого было нельзя. Какое значение могли иметь слова ребенка?
— Ты сказал, что пришел говорить мирно?
— Это было так, — двусмысленно ответил охотник.
— Мне не известно, что и как делают дети. Я не одобряю их, если они пускают в ход обидные прозвища или кулаки. В мире хватает иных дел, чтобы применить силу с честью, — продолжал римлянин с расстановкой. Ему требовалось время, чтобы верно подбирать слова в чужом языке. — Но я точно знаю: если они сейчас не являются друзьями, то ни что не мешает им стать ими.
Лицо собеседника осталось каменным. Глаза были напряженными докрасна. Но, несмотря на острые признаки дикого зверя, Валент уловил перемену.
— Ты рассудителен, римлянин… — Сом почесал волосатую шею. Ясный взор Валента встретился с напряженным взглядом склавина. — Задирают ведь не только Невзора. Римлян не любят еще больше. Об этом я не подумал. Достойных среди вас мало.
«Как он может так говорить!» — метнулось в голове Амвросия. Ему вновь захотелось крикнуть, прервать этот оскорбительный поток. Но Валент оставался спокоен. Это неописуемое спокойствие передавалось всем вокруг. Оно заражало, погружая в безмятежность, заставляя шевелить даже неповоротливыми мозгами.
— Я буду рад, если Амвросий научится у тебя хватке и смелому духу. Друзьями мальчиков сделает время. Положись на него.
«Вот еще! С косым дружить — последнее дело», — безмолвно возмутился Амвросий. Он и подумать не мог о таком!
— Ладно, — продолжал Сом ленивым тоном. — Скажу Невзору, пусть не смеет жаловаться. В этом чести нет! Но ты запрети своему волчонку швыряться отравленными словами. Договорились, Сварог тебя разорви? Понял ты меня!?
Валент вежливо улыбнулся, не дав дрогнуть ни единому мускулу.
— Хватит подслушивать чужой разговор, — сказала Ирина. Она незаметно вернулась, убедившись, что все идет хорошо. — Садитесь лучше есть. Слышите, ротозеи?
— От пищи больше пользы, чем от пустой болтовни, — прокряхтел Деян. Подергал затекшими плечами.
— Ничего ты не понимаешь! — воскликнул Идарий.
17
Хозяева не успели покинуть роскошной виллы. Среди просторного дворика стоял десяток упряжек нагруженных имуществом: одеждами, посудой, мебелью, предметами искусства. Склавины пришли слишком быстро, слишком внезапно.
— Пощади нас, господин! Пощади! — с колен молили члены сенаторской фамилии. — Мудрый, могучий владыка! Иисус поможет тебе, только сохрани нам жизни! Возьми все! Только пощади! Мы не сделали тебе ничего!
Даврит грозно восседал на стуле с высокой спинкой. Вокруг стояли приближенные, воины и друзья. Спешивались и подходили дружинники. Толпа воинов и примкнувших к варварам римских бедняков окружала знатного сановника, его рыдающих жену и детей. Смотрели недобро.
— Князь они не успели ускользнуть, — шепнул Даврите белоусый воин, чтимый за храбрость. — Чего их жалеть. Он хотел лишить нас добычи, старый боров.
— Убей их князь или отдай нам! — кричали колоны. Размахивали серпами, топорами и вилами. — Этих тварей надо перебить! Мы забросаем их камнями, как бешеных собак! Смерть им! Во имя Христа! Смерть сенатским выродкам!
Даврит молчал. Слушал голоса. Руки князя склавин скрестились на груди. Пристально смотрели слегка раскосые глаза.
— Что прикажешь, князь? — спросил брат Даврита Ждан, подергивая русый ус.
— Пусть римляне скажут мне, как и за что я должен наказать их господ! Слышите? Я жду.
Толпа загудела. Затопталась. От нее отделился молодой загорелый парень. Подойдя к князю, поклонился низко.
— Владыка, — обратился он. — Здесь нет старшего сына нашего господина. Но я скажу и за него. Он забавлялся с моей сестрой, а когда она тайком пыталась бежать, убил ее. Мы не рабы, благородный Даврит, но с нами обращаются хуже. Мой отец трижды был бит палками, только за неурожаи винограда. Разве так поступают христиане!? Прокопий, наш сосед, когда его хлестали плетью, умер. Сенатор, вот он, боров, тогда смеялся, говоря: у дураков легкая душа. Потом за недоплату велел пороть всех должников, а самых бедных две недели держали в яме на воде. Мы нищие по их вине, паршивые собаки. Все их племя, жадное и злое!
Молодой человек в ярости стал запинаться. Его подбадривали голоса селян. Даврит потянул воздух гордым носом.
— Он для забавы издевался! Что без него творили, тоже говори! Про управляющего! Скажи про Фому! Пусть всех накажут!
— Нас постоянно били, оскорбляли. Скольких сгноили в своей тюрьме!? Все забирали, что только нам земля давала. Тех, кто бежал, солдаты возвращали. Казнили многих. С оружием с нас выбивали все налоги. Без хлеба, на одной траве держали зиму, как баранов. Фому забили палками до смерти. Мешок зерна, одолженный весной, по осени мы возвращали десятью.
— Все с нас сосали, кровопийцы! За каждую скотины мы платили. Вон разжирели как, собаки! Убить их мало! — звучно поддержали парня женские голоса.
Протолкнувшись вперед, худенькая женщина грозно произнесла:
— Не жалей их, владыка! Именем господа, люди просят — не жалей.
— Смерть воровскому роду! Смерть! — закричали взрослые крестьяне, побаивавшиеся говорить всю
