— Я на вас не сержусь. Не болтай ерунду. Осторожно, сковородка горячая.
— Ты садись, а я займусь завтраком. Как думаешь, вафли к бекону подойдут?
— Еще как, — сказал он. — Умираю, хочу есть.
Она выложила бекон из сковородки, сделала тесто для вафель. Он сел за стол, теперь на душе у него было спокойно, он смотрел, как она хлопочет.
Она вышла, чтобы закрыть дверь в спальню. В гостиной поставила пластинку, которую они оба лю били.
— Не хотелось бы опять кое-кого разбудить.
— Это точно, — засмеялся парень.
Она поставила перед ним тарелку с беконом, яичницей и вафлей. Поставила тарелку для себя.
— Готово.
— Выглядит здорово, — сказал он. Намазал вафлю маслом и полил сиропом. Но только начал резать, опрокинул тарелку себе на колени.
— Нет, ну надо же! — он выскочил из-за стола.
Девушка взглянула на него, увидела выражение его лица. И засмеялась.
— Ты бы видел себя сейчас, — пробормотала она сквозь смех.
Он посмотрел на свою измазанную сиропом нижнюю рубашку, на кусочки вафли, бекона и яичницы, прилипшие к сиропу, — и тоже засмеялся.
— Я умирал с голоду, — он сокрушенно покачал головой.
— Умирал, — отозвалась она со смехом.
Он отлепил от себя рубашку, снял ее и бросил под дверь ванной. Потом раскрыл объятия, и девушка прильнула к нему.
— Давай больше не будем ругаться, — сказала она. — Незачем, правда?
— Это точно, — ответил он.
— Больше не будем ругаться, — повторила она. Парень ответил:
— Не будем, — и поцеловал ее.Он встает и снова наполняет бокалы.
— Вот, — говорит он. — Собственно, это вся история. Ну да, ничего особенного.
— Неправда, — возражает она. — Мне было очень даже интересно, если хочешь знать. И что? То есть что было дальше?
Он пожимает плечами и отходит с бокалом к окну. Стемнело, но снег все идет.
— Все меняется, — говорит он. — Не знаю, как именно это происходит. Но все меняется, независимо от того, замечаешь ли ты это, хочешь ты этого или нет.
— Да, — соглашается она, — все так, только...
И не заканчивает фразу.
Больше она об этом не заговаривает. Он смотрит на ее отражение в окне и видит, как она разглядывает свои ногти. Потом поднимает голову. Весело осведомляется, собирается он, в конце концов, показывать ей город, или нет.
Он говорит:
— Обувайся и пойдем.
Но сам продолжает стоять у окна, вспоминая ту жизнь. Они смеялись. Прижались друг к другу и сме ялись до слез, а все остальное — холод, и то, куда он должен был уйти в этом холоде, — их не касалось, по крайней мере, в тот момент.
