Столько воды кругом - и так близко

ска­жешь, а? — Он выжидательно смотрит на меня. О де­вушке он уже забыл. — Тебе нездоровится?

Рука сама тянется поправить ему галстук — и пада­ет бессильно. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня на прощанье, — я отступаю назад.

— Удачи! — машет он рукой, поворачивается и идет к машине.

Я тщательно подбираю костюм. Стоя перед зерка­лом, примеряю шляпу, — не помню, когда я ее наде­вала, — потом снимаю, накладываю легкий макияж и сажусь писать Дину записку.

«Милый, у твоей мамочки сегодня много дел, и она вернется домой поздно. Никуда не ходи, сиди дома, дождись нас. Можешь поиграть водворе с ре­бятами.

Целую».

Перечитываю записку, подчеркиваю слово «це­лую». Еще вижу, что не знаю, как пишется слово «во дворе» — раздельно или слитно: никогда раньше не задумывалась. Прикинув про себя так и эдак, прово­жу разделительную черту.

На заправке спрашиваю дорогу в Саммит. Из ва­гончика, где отдыхают рабочие, выходит механик Барри — сорока лет, усатый, — он подходит к моей машине и, облокотившись о переднее крыло, начи­нает отговаривать меня от поездки. А тем временем другой мой знакомый, по имени Льюис, заправляет бак горючим и не спеша протирает лобовое стекло.

— Этакая даль — Саммит, — рассуждает Барри, по­сматривая на меня и разглаживая пальцами кончики усов. — Саммит — это не шутка, миссис Тростни. Два, а то и три часа езды в один конец. По горной трассе. Для женщины это нелегкое испытание. Может, не поедете, миссис Тростни? На что вам сдался этот Саммит?

— У меня там дело, — отвечаю я уклончиво. Льюис уже перешел к другому клиенту.

— Эх, жаль, я сегодня занят! — тычет большим пальцем в сторону эстакады Барри. — Я бы сам отвез вас в Саммит и доставил бы обратно. Дорога, пони­маете, ни к черту. Нет, она нормальная, конечно, только здорово петляет — серпантин.

— Не беспокойтесь, доберусь. И спасибо вам, — но он не уходит, руку по-прежнему держит на крыле.

Открываю кошелек и чувствую на себе его взгляд.

Барри берет мою кредитку.

— В темноте той дорогой лучше не ездить, — про­должает он. — Я же говорю, скверная дорога. Я не про машину, — машина классная, сам чинил, — но вот проколоть шину, да мало ли что — это запросто. Луч­ше перестраховаться и резину проверить, — он уда­ряет носком ботинка по передней шине. — Мы ми­ гом подкачаем, минутное дело!

— Нет-нет, не стоит. Я опаздываю. И с шинами, по-моему, все в порядке.

— Минутное дело, — тянет он. — Вам же самой спо­койнее будет.

— Я сказала «нет». Не надо — понимаете? По-мое­му, все нормально. Барри, я спешу...

— Ну не будьте же вы так...

— Мне пора.

Расписываюсь, Барри дает мне квитанцию, кре­дитку, несколько почтовых марок. Все это я запихи­ ваю в кошелек.

— Не нервничайте, — советует он. — И до встречи!

На повороте я пережидаю несколько секунд, про­пуская вперед машины; оглянувшись, вижу, что Бар­ри все смотрит мне вслед. Зажмуриваюсь, потом снова открываю глаза: он машет мне.

Загорается зеленый, я трогаю, потом поворот и дальше по прямой до автострады, где висит указа­ тель: «САММИТ 117 миль». Половина одиннадцато­го. Припекает.

Обогнув город, шоссе устремляется по обихожен­ной равнине: по обе стороны дороги тянутся поля свеклы, овсы, яблоневые сады, открытые пастбища с редкими стадами. Постепенно ландшафт меняется, фермерских хозяйств попадается все меньше и меньше — все чаще вагончики да поленницы у лесо­ заготовок. В какой-то момент оглядываюсь по сторо­нам — и глазам не верю: вокруг громоздятся горы и только справа, далеко внизу, в просветах между дере­вьями, мелькает река Нейчис.

Через некоторое время замечаю в зеркале задне­го вида зеленый пикап — судя по всему, он давно уже у меня «на хвосте». Я пробую оторваться, — то вдруг заторможу, пропуская его вперед, то, наоборот, жму на газ, стараясь обмануть ожидания назойливого во­дителя. У меня даже костяшки пальцев заныли — с таким напряжением я вцепилась в руль. Все впус­тую! Потом вдруг вижу: поравнялся со мной и едет рядом. Мужчина лет тридцати, с короткой стриж­кой, в синей джинсовой рубашке. Посмотрел на ме­ня, помахал рукой, погудел два раза и промчался вперед.

Тогда я моментально сбрасываю скорость и осто­рожно сползаю по склону на грунтовую дорогу у обо­чины. Торможу и выключаю зажигание. Где-то внизу, за деревьями, слышу, течет река. Грунтовая дорога, на которой стоит моя машина, ведет дальше в лес. И тут я слышу автомобиль: снова тот грузовичок!

Подъехал сзади, но я успела включить двигатель, заблокировать двери и поднять стекла. От включен­ного мотора я мгновенно покрываюсь испариной, но ехать нельзя — путь закрыт.

— Вам помочь? — кричит он, выходя из машины, и направляется ко мне. — Здравствуйте. Эй, слышите меня? — Барабанит пальцами по стеклу. — Вам по­мочь? — Наклоняется и смотрит через стекло, опи­раясь на дверцу.

Я смотрю на него и от ужаса не могу произнести ни слова. А он объясняет:

— Я проехал вперед, потом притормозил, — вижу, вас нет, тогда я немного подождал, а после решил вернуться и посмотреть: не надо ли чего? Может, вам помочь? Чего вы заперлись? Стекло заело?

Я мотаю головой.

— Успокойтесь, опустите стекло. Эй, слышите? Да­вайте помогу. Не дело это — женщине разъезжать од­ной по нехоженым местам. — Он поднимает голову, прислушивается к шуму на дороге, потом снова при­двигает лицо к стеклу. — Ладно, бросьте, опустите стекло, слышите? Так же ничего не слышно!

— Извините, мне надо ехать.

— Слушай, открой дверь, а? — он будто меня не слышит. — Опусти хотя бы стекло. Ты же задохнешь­ ся! — Говорит, а сам ощупывает глазами мою грудь и ноги. Юбка задралась выше колен: он, не отрыва­ясь, смотрит на мои ноги. Я замерла, как мышь, бо­юсь пошевелиться.

— Ну и пусть задохнусь, — говорю я. — Я и так зады­хаюсь, не видите?

— Что за черт! — чертыхнувшись, он отпускает дверцу, поворачивается и идет назад к грузовику. Но нет, не тут-то было: в боковое зеркало я вижу, что он опять походит к моей машине. Я закрываю глаза.

— Слушай, может, проедем вместе до Саммита или куда-нибудь еще? Я не спешу. Я сегодня утром свобо­ден, — делает он еще один заход.

Я мотаю головой.

Он все не уходит, потом пожимает плечами.

— Ну, хорошо, леди, вам видней, — говорит он мне. — Пусть так.

Я выжидаю, и только убедившись, что он выехал на дорогу, даю задний ход. Слышу, он переключает скорость и медленно отъезжает, наблюдая за мной в зеркало. Я въезжаю на склон, вырубаю мотор и опу­ скаю голову на руль.

Войдя в церковь, вижу, что гроб уже накрыт крыш­кой и утопает в цветах. Я занимаю место в последнем ряду у выхода, и почти сразу начинает играть орган. Храм постепенно заполняется народом, пришедши­ми проститься, — есть люди средних лет и старше, но гораздо больше молодых, двадцатилетних, и сов­сем юных подростков. Им явно не по себе в непри­вычной одежде — в этих строгих костюмах, галсту­ ках, в спортивных куртках и брюках, темных плать­ях и лайковых перчатках. Рядом со мной садится парень в клешах и желтой рубашке с короткими ру­кавами — он едва сдерживает слезы. В какой-то мо­мент распахивается боковая дверь, я смотрю на ули­цу, и у меня перед глазами все плывет: я вижу цвету­щий луг; через несколько секунд стекла автомобилей вспыхивают под лучами солнца, и я понимаю — это парковка. Появляются родственники, они проходят на специально отведенные места — сбоку за занавес­ кой. Слышен скрип стульев — семья рассаживается. К кафедре подходит худощавый светловолосый гос­ подин в темном одеянии: он просит всех склонить головы. Следует короткая молитва за нас, живущих, после чего он предлагает всем молча помолиться за упокой души Сьюзан Миллер. Я закрываю глаза и