— Главная площадь нашей столицы называется Зеленая. Потому что она самая красивая.
— А у нас была Красная…
— Разве же красный цвет лучше зеленого? Красный — он агрессивный. Он цвет боли, цвет огня и крови. Красный — цвет войны. А вон, погляди на лес, на траву… Зеленый — он жизненный, он нежный, он мягкий, он приятный, он 'вкусный', даже на цвет. И наша площадь такая красивая, что иначе, чем Зеленой, мы никогда и не думали ее назвать.
Ксеноисторик Маркс, совершающий первую прогулку по планете, кивал головой, мол, понял, потом снова вздергивал голову, получив дружный крик в наушник, и старался смотреть только прямо перед собой. На орбите планеты геостационарным спутником висел звездолет, и почти все, кто не был задействован в текущих работах, смотрели сейчас в том же направлении, что и он. В отсталых цивилизациях статус лица определяется его богатством. Поэтому камеру традиционно спрятали в огромный изумруд, прикрепленный к золотому обручу. Теперь понятно, почему с таким одобрением местные отнеслись к этой детали на лбу Маркса: у них здесь самый лучший цвет — зеленый.
— А? Вы что-то говорили сейчас…,- он опять отвлекся.
— Задумались, гость? Сейчас мы вас покормим, а потом будем катать по столице и окрестностям, как вы и заказывали. Посмотрите, что у нас здесь и как.
На обед подавали множество блюд, вполне схожих с земными. Даже внешний вид был схож. И мясо пахло именно мясом.
— Говядина? — специально переспросил Маркс, подозрительно косясь на большую отбивную с крупно порезанной зеленью.
— Яловичина, она самая. Телятина — она уж больно суховата бывает. А так — ничего. А что? У вас какие-то обычаи? Запрещено?
— Нет-нет. Как раз такое мясо у нас едят с удовольствием. Правда, не во всех странах…
— Это очень интересно, — переглядывались окружающие, радушно подкладывая ему новые и новые куски. — Не поделитесь с нами знаниями?
— Ну, вот, из опыта, из истории… Свинину у нас не везде употребляют.
— Это почему же? Священное животное? Но как же такое может быть?
— Нет-нет. Просто такой религиозный запрет. Как считается, пришедший из тех давних веков, когда человек еще мог есть человека…,- его стало чуть подташнивать на последних словах.
Маркс поморщился, сглотнул. Но точно такое же брезгливое выражение он уловил и на лицах окружающих его людей. Нормальные люди, понял он. Не страшные.
— А что же они тогда едят? Если свинину не могут?
— То, что не похоже на человечину. Не такое светлое, не такое 'сладкое'. Вот, говядину, ну и еще бывает, конину.
— Конину? Как это может быть?
Чуть ли не такое же выражение лиц, как о человечине. Маркс поскорее перевел разговор на напитки, удивляясь хмельному жидкому кефиру, пузырьками стучащему в нос, как шампанское.
После обеда, длящегося два часа — он проверил по корабельному времени — Маркса повели 'кататься', как выразился какой-то вельможа с золотой цепью на груди. Местная 'табель о рангах' еще не была изучена, и невозможно еще было определить сразу, какой из встречающих — начальник, а какой — просто сопровождает.
На улице у крыльца ждал экипаж.
Маркс как-то сразу протрезвел: не издевка ли? Не проверка ли какая-то? В высокую карету с закрытым первым этажом и открытой платформой на втором, куда вела узкая лесенка, были запряжены парой два огромных вола, сцепленных ярмом с толстой, чуть не в руку, единственной оглоблей. Маркс оглянулся — никто не смеется, вроде. Сверху, из штаба, говорили, что активности не отмечено — похоже, для них это рутинное мероприятие. То есть, не новое, не специально для него, не с целью пошутить и посмеяться. Он вздохнул и полез наверх. Сверху видно будет все.
Сопровождающие лица уселись напротив, щелкнул бич, волы дернули и пошли мерно и неторопливо под размеренный монолог 'экскурсовода'. Все стандартно: поглядите налево, поглядите направо, а сейчас будет очень красиво, а вот тут мы приостановимся, а здесь вот была граница города раньше, а на этой площади казнили известного бунтовщика и чернокнижника…
— Если есть вопросы, вы спрашивайте, спрашивайте!
— Кхм… Скажите, а лошади на вашей планете есть?
— Какой правильный вопрос! Вы прямо предугадали следующий мой рассказ! У нас есть лошади! Они свободны и красивы. Они пасутся, где им хочется, и раз в год их кормят на улицах города. Тогда они приходят, тут становится просто тесно, а все жители несут им сладости и фрукты. Лошади у нас — священны! Если бы не они… Легенды говорят о том, что первый основатель города спасся от врагов именно с помощью лошадей. С тех пор они свободны по его завещанию. И знаете, он был совершенно прав. В последней войне, когда враг использовал конницу — это варварское изобретение дикарей, наша вольница на боевых волах разбила в пух и прах их пехоту, подавила обозы, и этой коннице пришлось просто бежать обратно. Вот убегать у них получилось. Нет, основатель нашего города и нашего государства был умнейший человек!
Лежащее напротив существо шевелило лапками и длинными усами. Переводчик шептал в ухо слова.
Ксеноисторик Маркс не знал ксенофобии — в академии учили и воспитывали хорошо. Но с таким он встречался впервые. Во-первых, хозяева этой планеты были мелкие. С ладонь, не больше. Во-вторых, они все-таки были насекомыми. А насекомые и люди — это очень разное. Мыслящие насекомые — тут не то, что докторская диссертация или книга, тут просто самое настоящее открытие. В третьих, как-то неуютно было в полутемных подземных переходах и небольших каморках, которые для местных жителей служили залами.
— Все мы проходим пять ступеней в своем развитии, — шептал переводчик, интерпретируя движения 'старика'.
Маркс так посчитал, что именно старика. Мелкие колючие волоски на его конечностях побурели и даже стали серыми и белыми на кончиках. Четыре ноги (или это правильнее назвать лапами?) от слабости не держали тело. Две передние конечности исполняли роль рук у человека. И еще роль языка, что ли. Хотя, вот и вибрация длинных гибких усиков — они тоже какую-то информацию несли. Так что не понятно до конца, как они разговаривают. Судя по всему, участвует все тело — так они 'говорят'.
— Пять ступеней? У нас тоже есть такие существа, которые разные ступени проходят. Только они неразумные. И обычно у них четыре.
Маркс говорил в коробку переводчика, а уж как он там передавал гигантскому насекомому… Вибрацией опять же, что ли…
— Пять, — переводчик шептал с хрипотцой, как бы подчеркивая старость организма, лежащего перед ксеноисториком. — У нас пять. И только у нас из всех, живущих на планете.
Наверное, они были если не родственниками — откуда тут родственники? — то кем-то однотипным с земными пауками. Хотя, нет. Пауки — они же с восемью ногами. И глаз у них больше. Но вот тело и сами лапы были похожи именно на паучьи. И развитые челюсти-хелицеры. Или муравьи? Но муравьи гладкие, а тут все в волосках. И тело все же больше паучье…
В общем, это была задача для ксенобиологов. А ксеноисторики занимались обществом и его развитием. Но 'старик' не обращал внимания на такие мелочи. Или для него эти вот пять формаций и есть общественное развитие? Или просто неотделимы они от него по каким-то внутренним причинам?
Переводчик хрипел и покашливал. Маркс слушал. Запись шла.
Они называли себя 'жжа' — так перевел аппарат. Что-то звукоподражательное, похоже. Жужжащее что-то.
Давным-давно, когда самый первый жжа вылез на свет из вечного мрака подземелий, началось
