постоянного размахивания руками и бесконечных наклонов вперед-назад, покрывающая теперь скамейку и одинокий кирпич под ней.
- Как много мыслей ты успеешь передумать, пока я щелкну пальцами? - Он выбросил вперед свою ручищу, едва не попав мне в лицо, и немедленно щелкнул. Точно так же поступали великие спорщики, участники философских дебатов, чтобы на несколько тысячелетий повергнуть своего противника в замешательство.
Я подумал, а потом догадался попробовать измерить продолжительность моей мысли в щелчках, после чего с уверенностью заявил:
- Около пяти щелчков, Ваше Святейшество. На одну-единственную мысль приходится около пяти щелчков.
Гендун Друб откинулся назад и скрестил свои могучие руки на мощной груди, которая к тому времени почти полностью вылезла из-под монашеской одежды. Его глаза печально смотрели на меня с какой-то даже болью, а уголки рта резко опустились вниз.
- Думай, - сказал он. - Думай же! Я не имею в виду те цельные мысли, у которых есть начало и конец, как у предложения, мысли, похожие на сформулированный вопрос или готовое решение. Я говорю о тех частицах или обрывках мысли, скорее даже импульсах, которые дают толчок твоим действиям или словам в минуту гнева или страсти! Вот те самые мысли, с которых все начинается! Вот те самые зародыши тех могучих сил, которые создают бесчисленные миры и сферы бытия в нашей вселенной! Отвечай мне, но на этот раз хорошенько подумай!
Сколько мыслей возникает, пока я… - И он снова ткнул мне в нос свои приготовленные для оглушительного щелчка железные пальцы и громоподобно щелкнул.
Я было опять растерялся, пытаясь что-то даже подсчитать, но на этот раз он и не ждал моего ответа.
- Шестьдесят пять! - значительно пророкотал он, как будто вещал истину, которая могла бы спасти мир, а может, и правда могла… Твой ум совершает шестьдесят пять законченных дискретных актов мышления за то время, которое мне требуется, чтобы…
Грозный щелкунчик поднял руку, а я обреченно закрыл глаза и чуть было не заткнул уши, чтобы окончательно не оглохнуть от очередного грома, но вместо этого в воздухе повисла зловещая тишина. Выждав с минуту, я приоткрыл один глаз и увидел, что рука его тоже повисла в воздухе с пальцами в положении полной боевой готовности… Однако выстрела так и не последовало, потому что ум его убежал уже вперед, и он, как частенько с ним бывало, совсем забыл, что собиралось делать тело.
- А понимаешь ли ты, - снова засверкал он глазами, пристально глядя на меня, - что каждый такой мыслительный акт оставляет отдельный отпечаток - четкий и прочный - в твоем уме?
Эта мысль показалась мне вполне разумной - я знал, что некоторые эмоции вроде сильного гнева часто не покидали меня по несколько дней.
- Да не такой тип отпечатка! - зарычал он. Его опыт в искусстве философских дебатов, похоже, помогал ему предвидеть следующие ходы моего разума наперед. - Я говорю о мировых отпечатках!
Моя робость, естественно, помешала мне спросить, что такое мировые отпечатки.
- Мировой отпечаток, - снисходительно пояснил он, будто разговаривая с малым дитя, которым в духовном смысле я ему, несомненно, казался, - это такой отпечаток в уме, который создает весь твой мир, все в твоем мире. Это такой отпечаток, который служит причиной того, что ты не только видишь все, что попадается на твоем жизненном пути, - людей, которых встречаешь, места, в которых оказываешься, события, которые с тобой происходят, - но и воспринимаешь это именно так, как воспринимаешь!
Пока я силился понять его слова, опытный полемист, вышедший победителем из многих дебатов, внимательно смотрел в мои глаза, отслеживая через их малейшие подрагивания ход моего мыслительного процесса и точно определяя, в каких еще аргументах, в какой еще помощи я нуждаюсь.
- Вот представь, - начал он приводить пример, - что старший хранитель книг в той библиотеке, где ты работаешь, только что накричал на тебя за ошибку, которую ты сделал, да еще как накричал: в присутствии управляющего имением и всей прислуги. Тебя охватывает приступ гнева, и ты, в свою очередь, тут же достойно ему отвечаешь.
Подумай об этом пиковом переживании гнева как о глубоком оттиске, который отпечатывается в твоем уме, как о семени, которое ты бросаешь в плодородную почву своего ума. А что нам известно про семена?! - как всегда, пронзительно закричал он, но к тому времени я уже начал понимать, что это его обычная манера разговаривать, и на этот раз не испугался.
- Про семена… - Ответ казался мне чересчур уж простым, но я надеялся, что ему понравится. - Ну, семена прорастают, а потом превращаются в растения.
И снова он одарил меня своей широкой радостной улыбкой, подтверждающей правильность моего открытия, - улыбкой, в которую он вложил всю мощь своего духа, некогда превратившего его тело в груду стальных мышц.
- А ведь верно! Ты прав… на все сто! Соображаешь ведь, когда захочешь! - И он снова впал в задумчивость.
- А как все-таки действуют семена? - спросил он, искоса бросив на меня быстрый взгляд, как будто приготовил мне какую-то ловушку.
- Ну, думаю, начать следует с того, - отвечал я, не особо задумываясь, - что из хороших семян вырастают хорошие растения, а из плохих, соответственно, плохие. То есть из семян сладкого персика не вырастет какой-нибудь жгучий перец, и наоборот. Типа что посеешь, то и пожнешь. От плохого семени не жди хорошего племени.
У него опять отвисла челюсть от удивления и загорелись глаза.
- Ну ты даешь! Молодец! Все так и есть! Абсолютно верно!
Я жмурился от удовольствия.
- Итак, если отпечаток, или семя, посажено в уме негативной мыслью, пагубной мыслью, то мы можем сказать с полной уверенностью, что ничего хорошего из этого не выйдет, что никакого положительного результата не предвидится, что этот мировой отпечаток никогда не сможет сотворить такую часть нашего мира, которую можно было бы считать приятной. Так?
Железная логика, и я кивнул.
- И наоборот: если человек питает возвышенные чувства, если мыслит сострадательно, то это никогда не приведет к негативным отпечаткам, а всегда будет порождать только положительные отпечатки, такие отпечатки, которые создают приятную часть или область нашего мира. Верно?
Не поспоришь, и я снова кивнул.
- Отлично! - воскликнул он в полном восторге, как будто я совершил недюжинный интеллектуальный прорыв. - А вот… что еще мы можем сказать о том, как работают семена?
Я стал думать о семенах вообще и вспомнил хижину в горах к северу от нашей степи, куда мы частенько ездили в детстве. Как-то раз сильная буря повалила огромную сосну прямо на наш домик, отец дал мне в руки топор и послал меня на крышу обрубить сучья, пока стропила не прогнулись под страшным весом могучего ствола. Помню, как дрожали мои колени, ведь я и тогда уже боялся высоты. Помню, как к моему ботинку, измазанному смолой, прилипло сосновое зернышко, и я пожалел, что меня не оказалось здесь, когда такое же семя этой громадной сосны еще только-только проклюнулось из земли. Я раздавил бы этот росток все тем же ботинком или выдернул бы его из земли и не сидел бы сейчас на этом стволе, чей вес, наверное, в миллионы раз превосходит вес того зернышка, что дало ему жизнь. Вот почему я ответил Далай-ламе Первому:
- Размеры семян невелики, семена бывают крошечные, а вот то, что из них вырастает, может оказаться несравнимо большим, в миллионы раз большим по размеру.
Его руки взлетели вверх, как будто он только что финишировал, обогнал целую толпу опасных соперников в состязаниях по бегу и стал чемпионом.
- Ура! Блеск! Правильно! Великолепно! - какое-то время победно выкрикивал он, а потом продолжил: - То же самое происходит и с семенами ума, с отпечатками, которые наши мысли оставляют в уме: даже самый ничтожный отпечаточек с течением времени и при соответствующей подпитке приводит к серьезным результатам, именно он отвечает за создание крупных событий в нашем мире и в нашей жизни.
- Ментальные семена действуют точно так же, как и семена растений, да и почему должно быть по-
