сметая все на своем пути, к какому-нибудь прославленному целителю; матерей, бросающихся под колеса повозки, чтобы вытащить оттуда заигравшегося на дороге сына; матерей, которые, как разъяренные львицы, бросались в бой, если что-то или кто-то угрожал жизни или здоровью ее ребенка.
Есть и другая сторона материнской любви, которая стремится отдавать, хочет снабжать свое чадо всем необходимым; думаю, первое, что приходит на ум, - это ее желание отдать свое молоко, наполнить дитя этим теплым жидким счастьем и в награду увидеть выражение удовлетворения на лице младенца. И затем всю свою последующую жизнь мать готова бороться изо всех сил, чтобы увидеть, что ее сын или дочь, пусть уже совсем взрослые, получают все, чего пожелают: одежду, которая им нравится и впору, хорошее образование, перспективную работу, добрых и надежных друзей, уютный дом, верного спутника жизни и послушных детей.
Ты знаешь, когда я думаю об этом, меня неизменно поражает то, с какой силой матери желают своим детям всех этих благ. Мне кажется, что из всех людей, живущих на земле, только твоя мать заботится о тебе больше, чем ты сам о себе заботишься.
Мне была знакома истина слов Учителя Асанги. Точно такое же понимание пришло ко мне в день смерти моей собственной матери, когда ветер жалобно завывал в кронах деревьев за окнами моего академического общежития в столице, и я вдруг осознал, что потерял единственного человека, которого мое счастье беспокоило больше, чем меня самого.
- Вот почему, - тихо продолжил наставник, бросив на меня взгляд, полный несовместимой смеси застенчивости и высочайшей внутренней силы, - у этого созерцания есть вторая часть. Если ты не против, то я бы мог попробовать тебе ее изложить, хотя сам в ней мало что смыслю.
Я кивнул, не в силах сдержать улыбки.
- Тот метод, который мы сегодня изучаем, называется «отдача и принятие», хотя выполняется он в обратной последовательности: мы сначала забираем, а потом отдаем. Как ты видел, забираем мы боль и страдания других, предварительно покончив с собственным страданием.
Необходимо знать, что страданием является все, что вредит личности: от ужасных мучений обширных адских сфер, находящихся вне поля нашего теперешнего восприятия, до последних моментов сомнения перед самым обретением великим святым полного знания включительно.
А отдавать мы будем всевозможное счастье, все, что мы можем отдать, все, что у нас есть. Я тебя научу, как это делать. Приглядевшись к поведению матерей, ты легко поймешь, почему сначала мы забираем, ибо бессмысленно давать ребенку конфетку или игрушку, если он корчится от боли, вызванной смертельно опасным заболеванием.
Итак, давай уже учиться отдавать, - сказал он, слегка подпрыгивая на скамейке, как маленький ребенок, собирающийся играть в свою любимую игру. - Приготовься к созерцанию.
Я проделал тот же подготовительный цикл, что и раньше.
- Опять направь свое внимание на дыхание: вдох, выдох, снова вдох.
Я автоматически следовал уже знакомым мне указаниям, чтобы лучше сосредоточиться на внутреннем переживании.
- Теперь вообрази все свои добродетели, все свои благие мысли, слова и поступки, все священное знание, которое ты когда-либо изучал, и все позитивные кармические отпечатки, которые, созрев в твоем уме, в будущем принесут тебе счастье. Представь, что все это соединилось вместе и пребывает в твоем сердце в виде чистейшего сверкающего белого света.
Потом подумай о ком-то знакомом - легче всего начинать с человека, который тебе близок и дорог - и вспомни, что бы такого ему больше всего хотелось получить: это может быть вещь, новое знакомство, знание и вообще все, что угодно.
Стоило мне задуматься, как меня охватили сомнения. Первым моим побуждением было поднести что- нибудь ей, но после некоторого размышления, после того как я вспомнил ее глаза, наполовину прикрытые веками в неизменном блаженстве, она показалась мне настолько самодостаточной, что я не смог представить, чтобы она в чемнибудь еще нуждалась. Вот почему, догадался я, Учитель Асанга ни в одной из двух частей этого созерцания не предлагал концентрироваться на Просветленных, потому что не было такой боли, от которой их нужно было бы избавлять, и не было ничего такого, в чем бы они нуждались. В то же время мне пришло в голову, что я бы смог временами предлагать им те духовные достижения, которых добился, и те благие мысли, до которых додумался, подобно тому, как ребенок с гордостью показывает радостным родителям свои каракули. Ведь я знал: что бы я ни выбрал для подношения, это будет понято и воспринято ими как полное блаженство.
И тогда я переключился на мою мать, представив, что способен снабдить ее каким-то огромным фонарем, мистическим фонарем, который покажет ей, как выбраться из адских сфер невыносимых страданий, куда вполне мог провалиться ее ум после добродетельной жизни и мучительной смерти в этом мире. Я представил, что, пока она держит в руке этот фонарь, он сможет вывести ее на святой Путь подобно коню, который всегда знает дорогу к дому, даже после того как село солнце и ночная мгла опустилась на землю.
- На этот раз, когда будешь следить за дыханием, сосредоточься на одном из выдохов, - продолжил Учитель. - При этом во время созерцания ни в коем случае не пытайся сдерживать дыхание или управлять им: дыхание должно быть совершенно естественным, происходить само собой, без твоего участия. Итак, на одном из выдохов или сразу на нескольких, если тебе так будет удобнее, выдохни вместе с воздухом тонкий луч белого света из своего сердца.
Представь, что твой выдох исходит в этот мир или в целую галактику и везде ищет твою мать, где бы она сейчас ни находилась. На конце светового луча представь свой магический фонарь; представь его в натуральную величину, ведь световые лучи мысли не знают ограничений: они могут достичь самых отдаленных уголков вселенной и доставить туда любой объект - от капли воды до целого океана.
Представь, что луч света нашел ее.
Представь, что она в благоговении опускает взор и видит белый свет, который прилетел к ней через всю вселенную.
Представь, что она осознает, что свет пришел от тебя, ее сына, представь, что великая радость, такая же блистательно белая, как этот свет, заполняет ее сердце.
Представь, что она протягивает руку к лучу света и берет фонарь.
Представь, что, пока мы говорили, этот фонарь уже начал увлекать ее вперед, к великому Сиянию.
Пока Учитель Асанга говорил, мое сердце стонало от мучительных воспоминаний и в то же время прыгало в груди от внезапно вспыхнувшей надежды.
- А это возможно? - с жаром спросил я. - Она и вправду видит его? Он действительно до нее добрался?
Наставник ответил мне взглядом, полным глубокого сострадания, глаза его увлажнились, и он сказал:
- Слушай внимательно, ибо я принес тебе добрые вести, хоть и не такие, как ты ожидал. Но прежде всего ответь мне на несколько простых вопросов. Ты веришь в существование Просветленных?
- Да, - сказал я. - Пусть я не могу пока их видеть, но главное, что я знаю, как они могут существовать, и даже понимаю, как могу стать одним из них. Кроме всего прочего, у меня есть инстинктивное чувство - хоть ко всем этим интуитивным ощущениям обычно следует относиться с осторожностью, в отличие от ясного понимания, которому всегда можно доверять, - которое сопровождает меня всю мою жизнь, которым проникнуто все мое существо, и это чувство говорит мне о том, что Просветленные несомненно существуют.
- А как ты думаешь, - снова спросил он, - вот Просветленный, он знает о страданиях тех существ, которые еще не достигли просветления?
- Скорее всего, да, ибо ему известны все вещи, а наше страдание - как раз такая вещь.
- А ты веришь в то, что эти Просветленные испытывают сострадание? Или им безразлично, когда они видят наши мучения?
- Конечно, испытывают! Думаю, наше страдание заботит их больше, чем нас самих.
- Так неужели ты думаешь, что если бы существовал любой способ - да вот взять хоть эту медитацию, - с помощью которого они могли бы избавить нас от мельчайшей крупицы страдания, неужели ты думаешь, что они бы этого давным-давно не сделали?
