из-за питания: единственные из всей армии они ели досыта и тайно получали солидные порции виски. Они занимали восточный сектор Вэлли Форж и не уживались мирно с другими войсками. Набитое брюхо вызывало чувство превосходства и могло изменить корпоративный дух. Они начали уважать своего шефа, сумевшего столь существенно изменить их жизнь, а сержант Тюльпан добился их любви тем, что этой скандальной привилегией в еде они обязаны были ему. Тюльпан, не только с письменным поручительством Лафайета, но и его деньгами окунулся в черный рынок, сойдясь с племенем ирокезов, стоявших в нескольких милях от лагеря. Раз в неделю, ночью, часть племени приносила в условленное место в лесу свежее мясо бизонов, копчености и бутылки лучшего скотча, которые награбили в фургонах армии Барджойна. Деньги Лафайета позволяли им покупать ружья и пули, используемые для истребления другого иракезского племени, с которым они соперничали уже семьдесят пять лет.
С третьей недели подобного распорядка почувствовались перемены: больше ни один вирджинец не дезертировал. Постепенно они привыкли к дисциплине и с удивлением, но без недовольства позволили командовать собой. Отныне можно было лицезреть потрясающее представление, когда эти обросшие дикари, одетые в козьи шкуры, занимались строевой подготовкой. Оттачивал их мастерство немец фон Штаубен.
Если в предрассветной тьме слышался голос фон Штаубена, чеканящего свои ein-zwei-ein-zwei,[3] значит все шло хорошо. Солдафоны становились солдатами. Помощник фон Штаубена Тюльпан присутствовал на всех занятиях, вот почему мы сказали, что, к счастью для него, были вирджинцы, что не давало возможности злоупотреблять древесным спиртом.
Тюльпан не сомневался в результате - его шеф, наконец-то получит настоящих солдат.
Тем не менее, иногда случались проишествия, спровоцированные сорвиголовами, которых не устраивал сушеное мясо или которых распалял скотч, и наиболее серьезное произошло в то февральское утро, с которого мы начали эту хронику. Тюльпан, занимался любовью с Присциллой Милтон на козьей шкуре, прямо на полу, при тусклом свете огня.
- Боже, перестань болтать. Ты заставляешь меня думать о чем угодно, только не о твоей заднице!
Действительно, она принялась описывать деревянную церковь, стоявшую в её деревне в Вирджинии, и бесконечно затянула рассказ о своей кузине Андоре, которую она хотела бы взять свидетелем.
- Ах - воскликнула она шокированно. - Мой зад, скажите на милость! Значит ты думаешь только о моих ягодицах, мерзкий грешник!
- Моя дорогая, в данный момент они предмет моих забот.
- А моя душа?
- Не сейчас. Об этом чуть позже.
- Мсье Тюльпан, вы всего лишь французская свинья и я не выйду за вас замуж.
- О! Правда, моя дорогая? Напомните мне об этом!
- Я не выйду за вас замуж, если вы не научитесь вести себя по джентельменски.
- Идет! - сказал он, высвобождаясь от нее. Но вызов не был принят и, как следует насмеявшись, Присцилла жеманно сказала:
- Нет, все же нужно, чтобы я вышла за вас замуж, мой друг.
- Все же? - спросил он, вновь отодвинувшись.
- Ведь я же забеременею, не так ли?
Забеременеет! Да ещё с детьми, которых он уже рассеял по свету! Тот от Анжелы, в Лондоне; этот от Деборы Ташингем в Бовике в Англии; там от Франшеты де ля Турнере (где же? Ах да, в Ницце); этот от Авроры Баттендье в Бордо. Нет, решительно надо избежать сетей Присциллы прежде, чем появится американец.
В этот момент его мысли были прерваны фон Штаубеном, вызвавшим его, меж тем как Присцилла упрямо твердила:
- Андора Трентон, моя кузина тридцати двух лет, она дочь дяди Рапета и тети Каролины, сестры моей матери. и я хочу видеть её и Монти Бредфорда свидетелями на нашей свадьбе. С Монти Бредфордом я учила катехизис, он сын Корнелия Бредфорда и хозяин лесопильного завода. Бредфорды живут в Америке уже пять поколений...
Страстная речь, из которой Тюльпан не слышал ни слова, ибо поспешно вышел. Но Присцилла не нуждалась в слушателе. Ее любовник был уже рядом с фон Штаубеном, а она все ещё вела свой монолог с ангельской улыбкой на устах.
Признаком плохо проведенных занятий был леденящий душу вид фон Штаубена, разражавшегося ругательствами. Это повторялось всякий раз, если правильно не выполняли маневр или он замечал вялость или несобранность; тут уж все становились по стойке 'смирно'. Переходя от одного к другому, инструктор божился и чертыхался то на немецком, то на французском, то смешивая оба языка. Он кричал Donnerwetter, Schweinesshund, [4] потом поминал черта, обзывал солдат бандой недорезанных свиней, затем, перебрав весь зверинец, успокаивался и, повернувшись к Тюльпану, давал знак продолжить как обычно. Тюльпан зычным голосом переводил Rascals, Fuck you! Old shicts! [5] и прочие 'любезности'.
Провинившаяся сотня безропотно сносила этот ритуал. Но обычно, когда гроза проносилась, все расслаблялись, не исключая и фон Штаубена, и в дальнейшем занятия проходили уже спокойнее. В этот же раз что-то не сработало: после 'любезностей' Фанфана-Тюльпана тридцать сорвиголов с мрачным видом, явно что-то задумав, остались по стойке 'смирно', хотя фон Штаубен пробормотал - 'вольно!'.
- Что произошло? - спросил Тюльпан у фон Штаубена. - Вы скомандовали 'вольно', а они не выполнили приказ. Почему?
- Ах! - сказал фон Штаубен, - нравы америкнцев нельзя сравнить с прусскими, австралийскими, французскими. Солдатам этих наций вы говорите сделай то-то или то-то и они выполняют. Но этим, - и он указал на группу солдат, - необходимо пояснить - вот причина по которой вы должны сделать то-то. И только тогда они исполняют.
- Это не должно вас удивлять. Это привычка. Давать им разъяснения надлежащим образом требует их демократия. Это для них естественно.
- Я хочу научить их ползать по пластунски, - пояснил фон Штаубен, - на животе. Передвигаясь с ружьем у подбородка за счет движения локтей, толкаясь кончиками пальцев. Великолепная техника, позволяющая с наименьшим риском приближаться к врагу, не будучи мишенью, в отличии от героев- англичан - безумцев, бегущих перед батареями, в которых можно стрелять не целясь.
Он замолчал на миг, прежде чем продолжил:
- Естественно, что я объяснил им все преимущества этого передвижения... впрочем бросающиеся в глаза.
- И тогда?
Вместо ответа фон Штаубен показал взглядом Тюльпану на рыжего здоровяка: низкий лоб, ещё уменьшенный густыми бровями, сросшимися над курносым носом, тяжелый подбородок и глазки-кнопки составляли 'премиленькую' физиономию. Eго лохмотья, изношенные больше всех, были и грязнее всех. Горацио Блейк, так его звали. Из всех вирджинских пройдох этот - наихудший. Он бахвалился тем, что записался ради возможности насиловать женщин - предпочтительнее англичанок, но не исключительно. Его специальность: драка, с ударами исподтишка, исключительно с честными и порядочными солдатами, состоявшими в дивизии Лафайета. Его облик, сила Геркулеса, большая бритва, размахивать которой он не опасался не только во время бритья, превращали его в самого сомнительного типа из всех. Штаубену не было нужды что-то объяснять. Тюльпан тотчас понял, причина недовольства - Горацио Блейк. Иначе остальные не стояли бы, замерев от страха.
- Господа, - спокойно сказал Тюльпан, подчеркнуто отвернувшись от Блейка, стоявшего с независимым видом, - господа, благодаря таланту мсье фон Штаубена, мы все достигли больших успехов. Когда весной вновь продолжиться война, мы будем к ней более готовы как в боевом плане, так и в плане личной безопасности. Тренировки в ползании по пластунски, которых от вас требуют, смогут оградить от огня противника. Я плохо понимаю причину вашего отказа. Считаю необходимым сказать, что, вернувшись в лагерь, генерал майор согласится со мной и не применит сурового наказания.
Он замолчал на мгновение, с беспокойством наблюдая за приближением тех, кто не участвовал в
