ли ещё был слишком слаб, то ли копил в себе ярость! Фанфан подумал, не сулит ли это ещё больших бед, и горло у него пересохло. Нужно сказать, что в тех косых взглядах, которые бросал на него полковник, было нечто опасное и злое — хотя, возможно это казалось от испуга!
— И вы пришли ко мне в шатер и подложили эту мерзость?
— Нет, мсье! Даю вам слово!
— Вы не хотели, чтобы я узнал о ваших куплетах?
— Вообще-то да, мсье, но сочинил я их только для того, чтобы…
— Чтобы что?
— Ну…
— Чтобы себе доставить удовольствие…
— Честно говоря, да! — Фанфан потупился. Полковник отошел в сторону, сел за стол и занялся ногтями, при этом нервно фыркая.
— К чему тогда…
— Простите?
— К чему тогда все это?
Губы полковника расползлись в ухмылке и глазах появилось выражение, настолько ужасающе кровожадное (на этот раз без всяких сомнений), что у Фанфана выступил ледяной пот. От его решимости не осталось и следа, он уже начал жалеть, что расхрабрился и не оставил дурака Картеля выкручиваться самому. Но поздно было сожалеть! Теперь Фанфан уж вовсе не испытывал желания стать героем во что бы то ни стало, как глупо размечтался он полчаса назад, вспомнив о порке в монастыре. Спасительная сила его талисмана — графини Дюбарри — не действовала, и Фанфан вполголоса сказал:
— Ни к чему, мсье!
— По глупости?!
— Да, мсье, — признал Фанфан, краснея от унижения.
— И трусости! Анонимно!
Фанфан чуть не взорвался от ярости:
— Я что, веду себя как трус? — голос его сорвался на хрип.
Полковник вдруг грохнул кулаком по столу и впервые повысил голос:
— Вы жалкий фанфарон, и только! И дерзкий сопляк! Тешите себя, как я думаю, тем, что, появившись перед друзьями, сможете им рассказывать, как утерли нос полковнику! Да, вы появитесь перед ними, мсье! Но с голым задом! И перед всеми вам зад надерут розгами. Нет, вы отправитесь не в тюрьму, а на порку! Именно это унизительное наказание заслужил такой засранец, как вы!
— Вы этого не сделаете! — взревел Фанфан, который больше не владел собой при мысли о столь оскорбительной перспективе. — Только попробуйте, и я убью вас перед всем полком!
— Однажды я уже проделал это, и жив, как видите, — отрезал полковник.
Фанфан ошеломленно вытаращил глаза, разинул рот, но не издал ни звука. Потом лишь с трудом выдавил:
— Вы… меня узнали?
— С тех пор вы здорово переменились, это да, но вот глаза не меняются! И я узнал вас по глазам, мсье беспризорник из приюта августинок!
— А я ведь именно потому сложил эту песенку, — тихо сознался на одном дыхании Фанфан после показавшейся ему бесконечно долгой паузы.
И снова воцарила тишина. Полковник грелся у огня. Оба, и полковник и Фанфан, при этом чувствовали, как снаружи весь полк прислушивается и ждет, что будет.
— Но вы, однако, ловкий, — иронически заметил Рампоно. — И выносливый! В конце концов отваги вам не занимать! Любите рисковать! Пожалуй, нужно взяться за вас как следует, чтоб обломать!
Достав из ящика стола лорнет, протер его белым шарфом, намотанным вокруг шеи до самых ушей, потом, прищурившись, внимательно взглянул на Фанфана. На узких губах дрожала неясная улыбка.
— Можете идти! — отечески велел он Фанфану и залился странным смехом, скрипучим, как старый флюгер. — А я подумаю, подумаю!
Когда Фанфан, отдав честь, повернулся кругом и уже собрался уходить, полковник его остановил:
— Еще минуточку! (И подошел вплотную). — Завтра в то же время прибыть сюда с полной походной выкладкой. Проведем ученье патрулей. Вас назначаю командиром. Выберите сами среди своих друзей четверку самых лучших. Таких, как вы! И если все пройдет как надо и я буду доволен, забуду всю эту историю!
Полковник вдруг даже стал похож на человека.
— Слушаюсь, мсье! — сказал Фанфан и спросил: — Значит, таких, как я?
— Ловких и хороших солдат, — повторил полковник и фамильярно похлопал Фанфана по плечу.
Жюль Брак, восемнадцати лет, из Карпентраза, Альберт Драйн, восемнадцати лет, из Парижа, восемнадцатилетний парижанин по кличке Скакун и пикардиец из Лилля по кличке Пердун. Все четверо — здоровые плечистые парни, которые не дадут себя в обиду. Привыкшие к деревенской жизни, мускулистые и выносливые. Одни из тех немногих, с которыми Фанфан дружил. Все любители подраться. Хорошие солдаты. Единственные, кто способен был, по мнению Фанфана, утереть нос полковнику!
Фанфан сказал им:
— Думаю, с полдня он нас погоняет как следует, но если справимся, я спасен. Вы за?
— Мы за! — в один голос заявили Жюль Брак, Альберт Драйн, Скакун и Пердун. Все знали — у полковника одна слабость — видеть, как потеют настоящие крепкие ребята. Они такими и были. И так утрут полковнику нос, что на нем лица не будет! Так, что весь полк будет им завидовать! Дружба вещь святая!
И вот хроника дня их славы.
Восемь утра. Все стоят смирно перед полковничьим шатром. Из шатра выходит Фанфан, который ходил доложить о прибытии, за ним идет полковник. Скакун, Пердун, Альберт Драйн, Жюль Брак и Фанфан стоят в строю, на плече десятифунтовое ружье, в карманах — десять фунтов амуниции, на спине тридцать килограммов снаряжения. Ординарец подводит полковнику коня. И полковник садится в седло.
Льет как из ведра! Кучки солдат высовывают носы из палаток. Лейтенант де Шаманс выглядит озабоченным.
Восемь тридцать. На равнине Ля Жирондин у реки, в которой плещут грозные волны, все ещё льет как из ведра. Де Шаманс следит из лагеря в подзорную трубу, видит стоящего коня, на нем полковника, и пять солдат с полной выкладкой, марширующих вокруг коня.
В десять часов дождя уже нет. Скакун, Драйн, Брак, Пердун и Фанфан все ещё двигаются вокруг коня, только теперь бегом. Скакун падает в грязь, снова встает и догоняет остальных.
В двух лье от Ля Жирондин — высокий холм, а на его вершине — рощица. В одиннадцать у холма стоят пятеро. Снова начинается дождь. Сапоги с грязью тянут на десять фунтов! Форма и снаряжение потяжелели от впитанной дождевой воды. По склону нужно взбежать без остановки и атаковать рощицу, изображающую укрепление, занятое англичанами. Укрепление они взяли в 11. 20 — Фанфан, Драйн, Пердун и Скакун, но не Брак, который остался лежать на середине склона лицом в грязи! Фанфан спускается вниз, поднимает Брака, уговаривает его, потом тащит в укрепление, где полковнику, сидящему на коне, сдается английский генерал. Теперь нужно сбежать по противоположному склону и наголову разбить бегущего неприятеля, отряд Фанфана должен неприятеля преследовать и непрестанно стрелять. Бежать, стать на колено, выстрелить, бежать, стать на колено, выстрелить…
12.15. Англичане исчезли. У наших только небольшие потери: Скакун в обмороке, из носа его течет кровь. Дождя уже нет. Для марта солнце греет вполне прилично.
Преступную халатность допустило интендантство (или виноват в этом неприятель?): обед не доставлен! И патрулю Фанфана приходится продолжать на пустой желудок.
— Продолжаем, мсье, — командует полковник, обгладывая куриную ножку.
