их товарищи.
Трое друзей Гужона-Толстяка все время оглядывались назад, пока треуголка на кресте совсем не исчезла из виду.
Вот почему Фанфан-Тюльпан никогда не смог забыть эту безымянную деревушку! И в огне геройства и страданий он уже принял мужественное решение.
На следующее утро полковник де Рампоно обнаружил на своей палатке приколотый обрывок рубашки с такой надписью: 'Мсье полковник, я вас ещё найду! Боец Тюльпан. Прощайте.'
Прощайте? Да, потому что в ту ночь Фанфан-Тюльпан дезертировал…
4
На лоб, лицо и шею Фанфана-Тюльпана падали струйки воды, и Фанфан услышал тихий размеренный шум, напоминавший шум спокойного моря. Но у него не было сил открыть глаза.
— Это ты, Гужон? — проворчал он и отвернулся, чувствуя, что он лежит в удобной теплой постели, но где — понятия не имел. Наконец его веки понемногу приоткрылись и то, что Фанфан увидел перед собой, оказалось песком! Правда потом, подняв глаза, он увидел две босые ступни, а выше стройные, дочерна загоревшие ноги!
— О-о! — простонал он, пытаясь подняться и сесть. Маркитантки у них в отряде вроде не было? Но тут он вытаращил глаза и даже присвистнул: какая красивая девушка! И даже больше чем красивая — потрясающая! На ней было что-то вроде полуразорванного платья, едва достигавшего колен, и все равно столь ослепительной красавицы он в жизни не видел! Она все ещё держала в руке маленький глиняный кувшин, из которого, видимо, и поливала его голову морской водой, чтобы привести в чувство. В чувство однако она привела не только голову, но и все остальное, так что ошеломленный Тюльпан торопливо прикрыл стыд обеими руками, ибо осознал, что наг как Адам!
— Это ты? — спросил он.
— Ага. Ты был весь в крови, так что я тебя раздела, чтобы вымыть. У тебя все тело в шрамах.
— Это от камней и скал, — сказал Тюльпан. — Я несколько раз с них срывался. Давно я здесь?
— Когда час назад я вернулась с моря, где ловила рыбу, — показала она на небольшую лодочку, вытащенную на песок, — ты здесь уже спал, или лежал без сознания.
— Точно без сознания! Я уже три дня и три ночи ничего не ел! Только мышь как-то поймал — не особое лакомство! Ты позволишь, я надену штаны, а то как-то мне перед тобой неудобно?
Она кивнула, улыбаясь — и улыбка эта показала безупречные белые зубки и очаровательные ямочки на щеках — а потом направилась к своей лодке.
— Любишь рыбу? — спросила она, гордо демонстрируя огромную рыбину, бившуюся у неё в руке.
— Я бы съел и конское копыто, — заявил Фанфан, с восхищением глядя, как она собирает хворост и траву, чиркает кресалом и разводит огонь. И вот уже рыба поджаривалась на железном пруте, ловко закрепленном над огнем.
После долгого молчания коротко спросила:
— Француз?
Кивнув головой, он заметил, как испытующ стал её взгляд, из которого вдруг исчезла бархатная нега.
— Значит ты был на волосок от смерти. Как тебя зовут?
— Фанфан-Тюльпан. А тебя?
— Летиция Ормелли. Мне уже пятнадцать.
— Но почему я был на волосок от смерти?
— Вначале я хотела перерезать тебе глотку, вот! — спокойно ответила она. — Но потом решила, что ты — дезертир, недаром же сберег ружье. Оно вон там, в моей палатке видишь?
— Я дезертировал, потому что был сыт всем по горло! Я пережил такое…
— 315
— Я знаю! Живу уже здесь неделю. Я из Альтано, — так называлась наша деревня. Называлась!
— Да, понимаю, — уныло протянул Тюльпан.
За время разговора девушка разделила рыбу пополам, положив на большие листья. Съели они её молча, но Фанфан заметил, что Летиция при этом тихо плачет, не всхлипывая и не вздыхая.
— Можешь мне все рассказать, — заметил он, — если считаешь, что это поможет.
— Вся моя семья… — только и сказала она.
— Отряд Рафаэлли?
— Они нам не представились!
— Но ты здорово говоришь по-французски!
— Дедушка научил. Он был священником, закончил семинарию во Франции.
Немного помолчав, спросила:
— Что будешь делать?
Фанфану это в голову не приходило, так что он мог ответить?
— Переберусь во Францию и спрячусь там подальше от полковников и вообще от армии! — Он горько рассмеялся. — Но здесь зато как в раю! — тихо добавил он, глядя на сверкавшую синеву моря, на золотой песок, на густой зеленый лес вокруг пляжа, в котором пели птицы: — Какой бы здесь был рай, не окажись мы здесь после стольких несчастий!
Летиция закусила губу и Фанфан, чтобы хоть на миг отвлечь её от тяжелых воспоминаний, весело добавил:
— Но это все же рай! Рай, где живет одна Ева! А это противоречит Библии!
— Теперь здесь есть и Адам, — улыбнулась она. Но тут же, заметив, как внимательно он её разглядывает, покраснела.
— Ты прекрасна, как восход солнца, Летиция Ормелли! — негромко сказал он.
— Я пойду взгляну на свои силки, подожди меня здесь! — вместо ответа бросила она. Фанфан- Тюльпан вновь разделся и пошел купаться. Вода была ещё холодной, но приятно освежала. Вернувшись на берег, он уже почти забыл о своих ссадинах. Обсохнув на солнце, потом, само собой разумеется, направился к шалашу Летиции. Это был, собственно, простой навес из ветвей и листьев, а вместо мебели там было лишь одеяло, на котором лежали его ружье и сумка.
Он лег и тут же уснул. Когда проснулся, было уже темно. Шалаш сотрясался от сильного ветра, и море шумело сильнее. Рядом с ним лежало стройное теплое тело, на талии он чувствовал её руку.
— Спишь? — шепнул он.
— Нет. Но теперь усну. Прошлые ночи были ужасны. Я так боялась, мерещились то французы, то волки — большие волки… Но с тобой я спокойна. Знаешь что, Адам?
— Что, Ева?
— В одном силке был заяц, так что завтра у нас будет королевский пир!
— Спи, ты мой ангел-хранитель! — сказал он, чувствуя, что тронут до глубины души — но при этом один вполне естественный порыв предупредил его, что может быть не безопасен этому невинному ангелу, что, разумеется, он предпочел замолчать.
— Спи, ангел мой! — повторил он, заворачивая Летицию в одеяло.
— Твои глаза — как летние звезды! — чуть погодя сказала ему Летиция. И я так рада, что понравилась таким глазам.
— Я так боялся, что обидел тебя, когда сказал об этом… ведь ты сразу ушла к своим силкам. Обиделась?
Та тихо прыснула.
— Меня учили, что нужно обидеться, но почему-то я обиды не почувствовала!..
Посреди ночи Летицию вдруг пробудил какой-то тихий звук. Ветер и море были спокойны, и Летиция стала прислушиваться. Потом спросила:
— Где ты?
