службы, с практикой на кораблях и подводных лодках.
К слову, никогда не жалел о выборе. Мой двоюродный брат в тот же год поступил в универ. Говорил, что нравилось, хотя вся учеба сводилась к веселым пьянкам с последующими попытками вспомнить, кто с кем переспал, кто кому начистил нюх, кто на кого наблевал… Романтика!
КГБ тем временем реформировался и менял вывеску: КГБ РСФСР, АФБ, МБ, ФСК… К моменту моего перевода из военно-морского училища в закрытую школу боевых пловцов идиотизм с названиями закончился – правопреемницей ФСК становилась Федеральная служба безопасности.
Минуло еще два года. Сдав последние экзамены, я получил диплом, лейтенантские погоны и направление стажером в недавно созданный отряд боевых пловцов «Фрегат-22».
Без взбучки не обошлось.
Горчаков встретил на пороге: брови нахмурены, лоб в морщинах, над головой того и гляди шарахнет молния. Он долго разглядывал меня, как редкостное насекомое, потом пригласил в мой же кабинет и принялся потрясать бледными кулачками, расхаживая вдоль открытых окон:
– А если бы я привез приказ о срочном вылете?! А если бы ты мне понадобился для какого-то важнейшего дела?! А если бы…
Я героически молчал. В голове заевший плеер прокручивал одну и ту же известную фразочку: «А если бы ты вез патроны?!»
Выпустив пар и упав в кресло, босс пробурчал:
– Чего молчишь-то?
– А чего говорить? Виноват. Готов отправиться в ссылку на Каспий.
– На Каспий… Ты еще в Сорренто попросись. Где был?
С этого и надо было начинать – давно говорили бы о деле.
– Мотался на северо-запад Москвы – навещал старого знакомого.
– Это кого же, если не секрет?
– Вы его не знаете, – протянул я шефу папку с материалами. – Вот, взгляните, что он мне дал.
Оттаявший Горчаков нацепил на нос очки и углубился в чтение…
В добытых мною материалах подробно излагалось о факте гибели южнокорейского корвета «Чхонан». Условия, обстоятельства, версии и, наконец, заключения весьма авторитетной комиссии, состоящей из экспертов США, Великобритании, Швеции, Австралии. Более сотни фотографий погибшего корабля и остатков торпеды, якобы выпущенной с северокорейской подлодки. А в конце самое интересное: выводы нашего отечественного эксперта – ветерана-североморца Старшинова.
«Полнейший бред, – старательно выведено шариковой ручкой. – Всякому дураку известно, что подлодки КНДР вооружены китайскими или корейскими копиями советских торпед типа «53–56». Эта тяжелая кислородно-керосиновая торпеда несет четыреста килограммов взрывчатого вещества со скоростью сорок узлов. Она стара, как каменный уголь, не имеет приборов самонаведения и является настоящей классикой. Так вот, те части торпеды, показанные южнокорейцами на пресс-конференции, не имеют никакого отношения к типу «53–56». На всех представленных фотографиях мы отчетливо видим части и агрегаты торпеды немецкого производства. Это ясно по электромотору с дифференциалом, по рулям, размещенным перед винтами, наконец, по меткам на немецком языке…»
Заключение довольно объемное, но Горчаков, ознакомившись с ним до середины, закончил читать и вернул мне желтую папку.
– Спасибо за материал, но… эти сведения не имеют значения.
– Почему? Разве история с корветом «Чхонан» не вписывается в череду загадочных катастроф?
– Нет.
– Но почему?
– Хотя бы потому, что мне известно о подробностях гибели южнокорейского корабля несколько больше, чем твоему знакомому североморцу.
– И что же вы такое знаете?
– Северная Корея к гибели корвета отношения действительно не имеет, – вздохнул старик. – У нас есть две версии происшествия в Желтом море. Первая: чистейшая провокация.
– Чья?
– К примеру, спецслужб США, которым ради достижения цели не составит труда купить любую торпеду и пустить на дно судно союзника.
– Согласен. А вторая?
– Оплошность южнокорейских моряков. Предположим, взрыв глубинных бомб. Ну, а дальше хорошо обкатанный сценарий: южнокорейский президент – кстати, великий интриган, коррупционер и взяточник, – не желая признавать бардак в собственных вооруженных силах, обвиняет в государственном терроризме северян и приказывает состряпать липовое дело. Американцы в полном восторге и помогают создать «международную экспертную комиссию». В результате мировое сообщество негодует, а мы помалкиваем, ведь южане строят под Питером автозавод и вообще не прочь вложить в нашу экономику крупные бабки…
Да, с Горчаковым не поспоришь. Там, где правит бал бабло, совесть в гувернантках.
– Ладно, Женя, – совсем уж миролюбиво проговорил старик. – Ты не хочешь спросить, для чего я примчался сюда на ночь глядя?
«И вправду, для чего?» – недоуменно посмотрел я на шефа.
– Помнишь наш последний разговор? – спросил он почти шепотом.
– О вычисленной вами закономерности?
– Да, о ней.
– Конечно, помню.
– Мои худшие предположения подтверждаются: прошедшей ночью исчезло норвежское гражданское судно.
Теперь и я перешел на шепот:
– Где?
– В районе острова Медвежий.
Медвежий… Далекая норвежская земля. А точнее – торчащие из моря скалы. Долгой зимой эти скалы покрыты снегом, коротким летом – зеленоватым мхом. Нам доводилось бывать поблизости. Холодное и очень неприветливое местечко, расположенное аккурат между Шпицбергеном и северным побережьем Норвегии.
Впечатление о купании в тамошних широтах, мягко говоря, не из приятных. Неужели придется ехать туда снова?
– Так что готовьтесь, товарищ капитан второго ранга, – произнес Горчаков так, словно читал мои мысли. – Командировочные выписаны на шесть человек, кораблик под парами.
– Что говорят норвежцы?
– Пока ничего конкретного. Ведем переговоры – их власти уже дали предварительное согласие на наше предложение помочь с поисками пропавшего судна. В общем, дойдете, посмотрите, оцените, сфотографируете. Кстати, пора бы дать нашей операции какое-нибудь название. Как ты считаешь?
– «Охота за призраком», – ухмыльнулся я.
– «Охота за призраком»? А что – здорово звучит.
– Когда вылет?
– Утром. За вами, как всегда, придет автобус.
Глава четвертая
Ранним утром U-3519 миновала остров Самсё и достигла глубоководного фарватера в проливе Каттегат. Едва небо над шведским берегом окрасилось в серые тона, капитан-лейтенант приказал задраить люки и уйти на перископную глубину.
К одиннадцати утра вышли из залива, нырнув на восемьдесят метров, повернули на северо-запад.
В полночь штурман доложил:
– Траверз Бергена.
Обычно штурманами в экипажах подлодок служили унтер-офицеры, в сороковом Людвиг Ланге начал
