простилась с гостями, а физически они все еще находились рядом. – Спасибо за письмо, фотографию. И не серчайте, если что не так: я сегодня сама не своя.
– О чем ты, мама? – Валя обняла ее за плечи. – Ты держишься молодцом. Я боялась, а теперь вижу, что напрасно.
Степанида пожала плечами. Ей было не привыкать, что нужно быть сильной. Хотя бы на людях не дать понять, какая боль в душе. Она заставила себя улыбнуться. Обняла дочку, Веронику Сергеевну и вышла с ними на улицу. Весенний вечер был безоблачным, полным свежести просыпающейся земли, оживающих деревьев. Одновременно с ними подъехала машина Ермолова. Вадим вышел, тут же закурил сигарету, понимая, что в машине он этого сделать не сможет. Валя не выносит табачного запаха.
Степанида обратилась к отъезжающим гостям:
– Нужные слова не идут с языка. Кажется, не девчонка уже, а растерялась. Спасибо вам, Вероника Сергеевна, что не стали откладывать приезд ко мне.
– И так задержалась. Валюшу нужно благодарить и за то, что породнила нас, и за то, что скоро осчастливит всех появлением малыша, – приобняв внучку, сказала Маковецкая.
– Кто же мне хоть один разочек спасибо скажет? – иронично усмехнулся Вадим.
– Не забыли о тебе, милый, благодарность тебе и поклон, – поцеловала зятя Степанида. – На тебя столько надежд, что и говорить не стану.
– Отчего же, скажите!
– Не испугаешься?
– Нет, меня сегодня Вероника Сергеевна подготовила.
– Тогда слушай, Вадимушка. Женщина я простая, деревенская. Простая, не в том смысле, что глупая, а в том, что не люблю ходить вокруг да около. Я уверена, что встреча твоя и Валюши была неслучайной. Валюша чистая как белый лист бумаги, а писать на ней нужно с умом.
– Я подобное слышал от своей мамы.
– Плюс мне.
– Вы обе мамы и обе любите Валюшу. Вы приезжайте познакомиться поближе с моими родителями, нашими друзьями. Надеюсь, что это произойдет теперь в ближайшее время?
– Постараюсь, сынок, – устало сказала Степанида и вдруг почувствовала, как она переживает за их брак, как хочет для дочки одной любви на всю жизнь, какая была у нее самой. Только с той разницей, что любимый должен быть рядом. Помогать растить детей, вести хозяйство, делить радости и горести. Последняя забота, которую она чувствовала, это была родительская опека и любовь. Что за опыт для сорокалетней женщины?
– Ладно, Вадюша, береги жену. Я буду молиться за вас.
Вадим сел на переднее сиденье, рядом с водителем. Поцеловав мать, сзади устроилась Валюша. Только теперь она почувствовала, насколько устала. Ей хотелось спать, но отдыхать придется только дома. Вероника Сергеевна наверняка не захочет провести обратный путь в молчании.
– Жалко, что мы познакомились только теперь, – сказала Маковецкая. – Вы удивительная женщина, Стеша. Моему сыну не могла понравиться другая. Почему я испугалась и не стала искать вас? Ведь я без проблем могла узнать, где он проходил практику в тот год. А в Смирновке наверняка бы мне все рассказали, – оправдывалась она.
– Зачем говорить о том, чего не исправить? Главное, что мы теперь открыли правду.
– Я знаю, что вы перезваниваетесь с Валей. Вот вам и мой рабочий телефон. В любое время буду рада слышать вас. Надеюсь, что скоро увидимся.
– Да, повод приехать в Горинск у меня появился серьезный. Я Валюше три года обещала погостить, пока она у Марии Федоровны жила. Потом зять сколько раз приглашал. Теперь откладывать не стану. Может, так случится, что и завтра надумаю.
– Только не вздумайте приехать и уехать, не побывав у меня в гостях, – Маковецкая сказала об этом негромко. Однако сидевшая в машине Валя услышала и высунулась в окошко.
– Надеюсь, у тебя нет таких планов, мам? Ведь мы с Вадимом тоже заждались, и Галина Матвеевна с Петром Петровичем.
Степанида медленно повернула голову в сторону дочки и удивленно подняла брови. Она хотела что-то сказать, но, вероятно, передумала. Только усмехнулась и снова перевела взгляд на Маковецкую.
– Всего доброго, Вероника Сергеевна. Нашли мы друг друга не для того, чтобы потерять, верно? Евгений Федорович, отвезешь дорогих гостей, милости прошу в гости. Повод поднять чарку есть, и не один. Есть весточка о Валином отце, и порадуйся со мной – к ноябрю бабушкой стану.
Ермолов поблагодарил за приглашение и пообещал зайти, когда вернется. Все сидели в машине, Степанида перекрестила их. Быстро прочла молитву, попросила у Всевышнего благополучной дороги. Она машинально произносила слова, сложив в замок руки на груди.
– Ну, поехали мы, – выглянул Вадим.
– С Богом, – сказала Степанида. Дочка и Маковецкая помахали ей из салона.
Машина тронулась. На влажной дороге, с которой несколько дней назад сошел снег, остался свежий след от протекторов. Глядя на быстро удаляющуюся «пятерку», Степанида подумала, что не скоро решится приехать в Горинск. Она чувствовала, что, увидев могилу Сережи, окончательно убедится в том, что ждать его больше не имеет смысла. Она не то чтобы не верила в то, что узнала, просто не было облегчения, словно умерла в душе надежда. Даже сообщение о беременности дочери воспринялось как неуместное, не имеющее значения. Степанида покачала головой. Неправильно она отреагировала. Наверное, Валюша обиделась и Вадим не понял ее равнодушного молчания. Хорошо, хоть хватило ума подчеркнуть перед отъездом важность ожидаемого события. Ай да бабушка Стеша, совсем плохая стала.
В дом заходить не было желания. Присела на лавочку возле ворот. Поежилась, все-таки вышла в одном халате да неизменном фартуке. В кармане зашелестел конверт. Вытащив его, Степанида посмотрела на незаполненные строчки адресата. Потом вынула фотографию, ласково коснулась кончиками пальцев дорогого лица. Проходившие мимо односельчане приветственно кивали, она отвечала, прижав бесценный конверт с письмом и фото к груди. Вид у нее был отрешенный. Почти безумный. Никто не решался подойти, завести разговор. Словно почувствовав, что на нее косо посматривают, женщина резко поднялась и зашла во двор. Заперла ворота, пробежала через двор, быстро преодолела ступеньки крыльца. Дыхание сбилось, ее бил озноб, когда наконец она села за стол в комнате. Прошло немного времени, как опустели стулья. Стало привычно тихо, безлюдно. Степанида посмотрела туда, где в углу висели иконы. Ее глаза наполнились слезами. Сколько часов провела она, стоя на коленях. Молила Всевышнего вернуть ей любимого, дать возможность встретиться хоть разок. Она была готова к тому, что его сердце занято другой. К тому, что дом его окажется для нее запретной территорией. Ей хотелось только, чтобы он узнал о существовании Валюши. Увидел, как она похожа на него. Понял, что любовь продолжилась в ней, что не забыт он был все эти годы. Теперь получается, она двадцать лет просила Бога о встрече с мертвецом. Почему же ни единого знака не было, подсказавшего сердцу тщетность усилий? Она вскоре устыдилась своих мыслей. Впервые за всю жизнь случилось с нею такое. Что, собственно, произошло? Она должна понять одно – ее и Валюшку никто не предавал. Неужели только ради этого не стоило ждать двадцать лет? Она хранила верность своей первой любви, которая оборвалась трагически, нелепо, случайно. Теперь есть повод гордиться тем, что судьба свела ее с Сергеем. Прекрасной женщиной оказалась и его мать. Это же бесценное знакомство. Оно нужно обеим. Как будто свежая, новая кровь побежала по телу, разливаясь, даря силы, поддержку, уверенность. Господи, да вразуми ты, наконец! Слезы ручейками струились по щекам, делая размытыми очертания святых ликов. Она уже не понимала, почему так расслабилась. Пора становиться собой, зареванной ей быть не к лицу. Никто не видел, как она плачет. На людях она всегда была сильной, железной. Бабе Дарье при жизни часто говорили, что в Степаниде стержень внутренний, который не дает ей упасть духом ни при каких обстоятельствах. Но сейчас она чувствовала усталость и пожалела, что пригласила Ермолова к себе.
А он и не думал, что его действительно ждут. Просто понял, что это было единственное, что она могла сказать в такой момент. Только этим и отблагодарить за то, что всегда, в любую минуту готов он прийти на помощь. Просьбы касались таких мелочей, как, к примеру, сегодняшние. Тяжело ли сесть за руль и проехать сто, двести километров? Это только в удовольствие. Да и с Валюшкой пообщаться лишний раз ему в радость. Росла на его глазах. Теперь точно все понимает. Но никогда, оставаясь наедине, Ермолов не заводил со Стешей разговоров о том, чего столько лет терпеливо ждал. Сейчас он был уверен, что ее
