– Договорились, – улыбнулась Стеша и напоследок пристально посмотрела Сергею в глаза. – Я люблю тебя.
– И я тебя очень люблю. На свете не существует слов, чтобы описать мое чувство к тебе. Жди письма.
Маленький пароход причалил, и отъезжающие стали спускаться по заросшему травой склону. Нестеров пожал маленькую ладошку Стеши. Старушки перешептывались, девицы посмеивались. Сердце девушки разрывалось на части. Когда Сергей уже ступил на палубу, едва сдержалась, чтобы не кинуться за ним. Прижав руки к груди, стояла и молча смотрела на отплывающий пароход. Она чувствовала, что прощается со своим возлюбленным навсегда. Он не вернется за ней. Городская жизнь снова захватит его, и в ней нет места деревенской девушке. Последний взгляд на него, научившего любить и открывшего новый мир чувственных наслаждений. Зачем ей теперь все это, если Сергея не будет рядом? Стеша медленно пошла в сторону фермы, не поднимая головы, не обращая внимания на шушуканья односельчан. Ноги тяжело ступали по протоптанной тропинке. Колышущиеся под порывами освежающего ветра поля ромашек не радовали глаз. Они были по обе стороны от дорожки, бескрайние, создающие впечатление чего-то нереального. Как будто белое облако спустилось с небес и, окропленное желтым солнечным светом, пыталось вновь оторваться от земли.
Машинально сорвав один цветок, девушка начала отрывать лепесток за лепестком. Последний, хрупкий лепесток остался на желтой серединке.
– Конечно, чего ты, дуреха, еще ждала? – вздохнула Стеша. – К черту пошлет. Знала ведь, сама все знала наперед. Думала, что свершится чудо? Чудес не бывает на этом свете.
Она шла, разговаривая сама с собой. Не замечая удивленных взглядов. Ей было не до людских глаз и слов. Потешатся они еще. Никто не верил в искренность чувств заезжего молодого парня. Он как ветер, сегодня здесь, а завтра в другом месте. То ли в городе, то ли в другой деревеньке, где ждет его очередная наивность. Стеша чувствовала, как в груди сжимается сердце, слезы подступают и душат, сжимая горло невидимыми руками. Не хотела она видеть в Сергее обыкновенного женского сердцееда, которому приглянулись ее серые глаза и нецелованные губы. Она искала оправдания его отъезду, как независящему от его желания. Сможет вернуться за нею, обязательно сделает это. И пусть смотрят на нее косо, ей сердце подсказывает, а ему виднее. Однако звездные ночи не прошли для Стеши бесследно. Минуло немного времени, когда девушка поняла, что беременна. Обсуждать это было не с кем, даже мысль такая в голову не приходила. К кому с этим сунешься? Нестеров так и не давал о себе знать. Скрывать недомогание становилось все труднее, да и бессмысленнее. Наконец девушка набралась смелости. Обо всем случившемся родителям говорила, как в бреду. Дарья Ивановна тихо охнула и села на лавку, качая головой. Отец молча снял со стены вожжи и отхлестал так, что два дня на работу не ходила. Всем было сказано, что приболела она малость. Мать вытирала платком слезы и носила ей еду и питье во флигель, куда отец за волосы оттащил и бросил. Есть, конечно, не хотелось, но присутствие матери придавало сил.
– Ах ты горе, горечко мое, Степанидушка, – причитала мать. – Опозорила ты нас. Как теперь людям в глаза смотреть будем?
Нечего было ответить на такие слова. Только и оставалось, что ждать, пока вдоволь натешатся сплетницы. Ведь временное недомогание молодой доярки стало вскоре видно неопытному взгляду. Стеша носила под сердцем дитя своей первой любви, ожидая, что надоест бабулям судачить, а любопытным взглядам провожать ее. Авось какая-нибудь другая новость увлечет их и закончится для девушки время пересудов. Настала весна. В апреле родилась дочка, Валентина Сергеевна Смирнова. Дед долго не хотел признавать ее. Был недоволен, что не внук появился в доме, а существо женского пола. Да еще с фамилией его собственной, а не отца-проходимца, но на этом настояла Степанида. Ей казалось, что достаточно будет его отчества.
– Опять ждать, что принесет дитя в подоле, – первое, что сказал дед, увидев крошечный красноватый комочек.
Но время шло, и оттаивало суровое сердце. Да и девчушка росла на удивление спокойная, послушная, трудолюбивая. Никто не вспоминал, что пришлось пережить матери, пока она ее носила. Валюша стала маленьким светловолосым солнышком в доме Стешиных родителей. Пухленькая, но проворная, она всегда старалась казаться взрослой, глядя на мир не по-детски серьезными зелеными глазами. Когда она с улыбкой поглядывала на мать, та вспоминала, как глаза ее отца вот так же с любовью смотрели на нее. Годы шли, и только зеркальное отражение Нестерова, его дочь, не давало стереться из памяти даже черточке его лица. И рада бы, да Валюшка рядом. Бабушка ласково гладила внучку по голове, приговаривая.
– Где ж ты, красавец зеленоглазый? Жизнь пройдет, так и не узнаешь, какое чудо у тебя растет.
Родители, смирившись с появлением Валюши, прикипели к ней всей душой. Теперь все чаще вспоминали ее отца.
– Стеша, неужто не хочешь найти его и похвастать дочкой? Любила ведь, иначе не согласилась бы на такую горькую долю, – спрашивала старушка-мать.
– О чем вы, мама. Я без девочки и дня не проживу. Спасибо Сергею: и любовь узнала, и дочь теперь у меня всем на удивление, красавица, умница. Шестой год всего, а какая смышленая. На ферме всех коров моих по именам знает. Ведра с водой таскает, на сенокосе снопы вяжет. Смотрю на нее и диву даюсь, откуда только силы берет. До позднего вечера со мною, а домой придем, норовит к печке первой подойти, на стол собрать. – Старушка только согласно кивала головой. Ведь и Стеша росла такой же труженицей, в кого ж малышке трутнем быть. Нечего сказать, охраняемая Божьим словом, девочка росла не по годам самостоятельная и удалая. Это или есть, или нет. В такие малые года этому не научишь, только от Всевышнего – как награда за материнское страдание.
Все шло своим чередом. Казалось, ничто плохое не может произойти в доме Смирновых. День за днем одни хлопоты сменялись другими, печали – радостями, веселье – грустью. Очередной Новый год шумно отпраздновали. Сколько песен спето, сколько желаний загадано. Но однажды перед Рождеством решил отец Стеши заколоть кабана и продать его в городе на рынке. Очень уж хотелось купить обновок жене, дочке, внучке. Ведь это один из самых почитаемых праздников и нужно, чтобы он запомнился добрым словом и подарочком нежданным. Так Михаил Михайлович и сделал. Договорился с председателем Ермоловым насчет машины. Как раз совпало: тому нужно было по колхозным делам в город, а Смирнов рано утром уехал вместе с ним, даже дочь и Валюшу будить не стал. Только оглянулся напоследок на одиноко стоявшую, закутавшуюся в тулуп жену. Она махнула ему рукой, перекрестила вслед и вернулась в дом. Вечером председателева машина вернулась в деревню без Смирнова. Как оказалось, в условленном месте того не было. Прождав больше часа, Ермолов отправился домой. Он подумал, что Михалыч решил своим ходом добираться, не дожидаясь позднего вечера. Не поленился, заехал к Смирновым. Там его встретили три пары взволнованных глаз. Значит, не прибыл еще хозяин. Пряча тревогу за ободряющей улыбкой, председатель отказался от предложенного чая и вышел из избы. Моторошно стало на душе, сто кошек заскребло. До самой смерти винить себя будет, что не подождал еще немного своего односельчанина. Ведь с тех пор никто Михаила Михайловича ни живым, ни мертвым не видел.
Дарья Ивановна стала похожа на серую высушенную ветку. Никто не видел, чтобы она хоть слезинку уронила. Первые дни после исчезновения мужа она сама себя подбадривала. Почуял мужик деньги в кармане, решил покутить маленько. Это не возбраняется. Когда прошло две недели, всякая надежда на возвращение хозяина умерла. И вместе с нею стала потихоньку угасать Дарья Ивановна. Стеша плакала, чтобы ни мать, ни дочь не видели. Ведь строго-настрого было сказано не оплакивать отца.
– Никто его мертвым не видел, значит, бог даст, вернется. Все в руках Всевышнего. Ему ведомо, где кормилец наш, а значит, и мы скоро узнаем, – так сказала мать, как отрезала. И когда все сроки прошли, так и не перестала ждать его. Справится с работой, с делами домашними, выйдет на крыльцо или к плетеному забору и стоит, вдаль смотрит. Так, бывало, не один час простоит. Потом словно опомнится, руку к сердцу прижмет и медленно, с трудом переставляя ноги, бредет в дом. Извелась она вся. Даже Валюша своим щебетанием не могла отогнать тоску. Так, для виду, улыбнется девчушке, погладит ее по шелковистым волосам. И снова погружается в только ей известные мысли.
– Мама, ну что вы так убиваетесь, – не выдержала однажды Стеша. Подсела к матери, обняла за исхудавшие плечи. – Ничего ведь не изменить. Надо жить дальше, не мне вас учить, как быть сильной. Прошу вас, поберегите себя.
– Всех мужчин, которых я любила, отняла проклятая костлявая. Мало ей было сыновей моих, так не
