изгородь из колючей проволоки. За ней были возведены массивные ангары из рифленого железа, под бледным небом они казались еще более грязными и заброшенными, то там, то тут попадались пустые, заросшие и замусоренные строения. Перед одним из них, находившимся между двумя другими, более крупными, и оканчивавшимся высокой старинной кирпичной стеной, и остановился Джип. Он быстро огляделся, и я увидел, как его глаза на мгновение расширились. Но когда я оглянулся, я увидел только хвост какой-то собаки, поспешно исчезавшей за углом, может, все той же; как все бродячие псы, побаивавшейся человечьего взгляда. Джип, казалось, нервничал как никогда; он что-то пробормотал, затем с неожиданным приливом какой-то свирепой энергии бросился на колючую проволоку и вскарабкался на самый верх с поистине обезьяньей ловкостью. Я попытался последовать за ним, укололся ладонью о первый же ряд и свалился вниз. Джип кивнул, встал ногой на один ряд проволоки, другой ногой – на соседний и раздвинул их на такую ширину, что я смог свободно пролезть между ними.
Ангар был таким же, как остальные, разве что более заброшенным и неряшливым. Он сильно зарос и весь был засыпан мусором – всем, чем угодно – начиная с аккуратных стопок домашнего мусора, вываливавшегося прямо через изгородь, и черных пластиковых мешков, в которых, казалось, были жуткие расчлененные трупы; до огромных, свободно валявшихся свертков грязных и разорванных отбросов и даже остатков какой-то техники. Ржавые и безликие, они поднимались вверх, как странная поросль среди моря трав, дров и пурпурного иван-чая, высотой по меньшей мере в пять футов, а местами и выше, скрывая предательские контуры разбросанного под ними мусора. Огромные рифленые стены ангаров представляли собой интересный контраст, один в современных пастельных тонах на кирпичном фундаменте, другой из простого гальванизированного металла пятидесятых годов – теперь ржавый, сильно заляпанный и, по- видимому, разлагавшийся снизу доверху. К этому ангару и направлялся Джип, я по-прежнему в молчании следовал за ним, посасывая ладонь и стараясь вспомнить, когда в последний раз делал противостолбнячный укол. Даже при свежем ветре здесь ужасно несло, но было в атмосфере этого места и нечто худшее, и Джип, по все видимости, ощущал это так же остро, как я. В сгущавшейся темноте шелест трав звучал, как шепот голосов, и, оглянувшись назад, я увидел, как одно из пятен заколебалось на ветру, так, словно под ним что-то двигалось, все приближаясь и следуя за нами по пятам. Джип тоже увидел это, и я услышал, как дыхание со свистом вырвалось из его груди; однако он просто продолжал свой путь.
Когда мы дошли до стены более старого ангара, Джип, похоже, собрался с силами и пошел дальше своей обычной спокойной походкой, пожалуй, даже слишком спокойной. Во многих местах сами заплаты на стенах наполовину проржавели и были покрыты новыми; то там, то тут они продолжали ржаветь до конца и оставили зияющие рваные дыры на стенах. Рядом с одним из таких отверстий травы, казалось, росли не так густо, и расчищенное пространство было отмечено широким, похожим на шрам, участком пепла. Здесь Джип остановился и стал колотить башмаком по ржавеющей стене, подняв при этом неимоверный грохот.
– Вставай, Стриж! Вставай и выходи сюда, паршивый старый паук! У тебя визитеры в гостиной!
С минуту ничего не происходило, и Джип уже собирался снова лягнуть стену, как вдруг что-то зашевелилось, заскрежетало и издало такой сухой и ржавый стон, что я решил, что это падает металл. Затем из неровной дыры, словно животное из своего логова, выкатилась сгорбившаяся фигура, в которой я распознал человека только по гриве седых волос. Его конечности стали распрямляться, очень напоминая паука, и я увидел, что он облачен в допотопное и по виду грязное черное одеяние, завязанное на талии куском сальной веревки, свисавшей ниже колен его мешковатых сероватых брюк. Башмаки его тоже были допотопными, с потрескавшимися подошвами, руки, которыми он загребал землю, как крот когтями, – скрюченными и натруженными. Двигаясь, он издавал скрип, как сухие листья, а исходившее от него зловоние било в нос, как удар. Он слегка поднял голову, скосил на нас глаза, не глядя вверх, и вся его поза выражала скрытую хитрость. Одним словом, бездомный бродяга, самый безнадежный из всех, каких мне приходилось встречать, и такой жалкий, что я невольно с недоверием взглянул на Джипа. ЭТОТ?
Но лицо Джипа в полумраке было бледной маской тревожного ожидания, и он предостерегающе резко помотал головой. Затем старик кашлянул разок, издав жуткий и жалкий скрежет, с поразительной энергией поднялся на руках и заглянул мне прямо в глаза. Я был так потрясен, что даже отступил назад. Под слоем въевшейся грязи лицо его было твердым и квадратным, все в глубоких морщинах, нос – острым, как бритва, а рот – бесцветной тонкой полоской над выступающим надменным подбородком. Ясные серые глаза вперились в мои, как сжатый кулак. Сумасшедший – мелькнуло у меня в голове, ПСИХОПАТ…
Мне захотелось повернуться и бежать. Но эти глаза удерживали меня, так змея завораживает кролика, и я вдруг увидел сверкавший в них ум, острый, холодный, злой, безжалостно восприимчивый. Бродяга и псих испарились из моих мыслей; все, о чем я мог думать – аскет, отшельник, философ или священнослужитель. Но какого кошмарного верования?
– Не нравится ему, как я выгляжу, – проскрежетал ржавый голос. Ржавый, но чистый, властный; это обстоятельство меньше удивило меня теперь, чем минуту назад. Иногда в его речи проскальзывал намек на акцент, хотя – какой, сказать было нельзя. – Убери отсюда это отродье, штурман, а потом сам убирайся. Что мне с ним делать? Я ему ничего не должен. И нет никакой услуги, какую он мог бы мне оказать. Что мне за польза от этой вешалки с пижонской одеждой, пустой скорлупы, лживого человека? И от него исходит вонь, она мне не нравится…
Мое терпение лопнуло, и я отрезал:
– А вот ЭТО как раз взаимно, так тебя и разэтак, понял?
Старик вскочил с поистине устрашающим рычанием:
– ВОН! А не то я разнесу твои мозги, как кислое вино!
Рука Джипа поймала мою и сжала:
– Ну, хватит, Стриж, старая сороконожка! Может, ты ему ничего и не должен, зато ты пока что обязан мне, а я – ему, и втройне! Так что без оскорблений, о'кей? И без этой чепухи насчет мозгов. У Стива мозгов хватает, и я это знаю. Как насчет того, чтобы немного помочь?
Старик ворчал и бормотал. Джип умасливал и упрашивал, даже скрыто грозил, а потом старик снова обратил на меня свой пугающий взор. Но только искоса, и я заметил, что после этого он бросил взгляд назад, за свою спину, на качающуюся траву. В конце концов, Стриж снова скорчился, опустил голову на скрюченную артритом руку и прорычал:
– Ладно, будь по-твоему! Он связался с Волками, это ясно, стало быть, желает знать, где они… или где что-то еще… – Он поднял голову, и я почувствовал, как у меня по коже побежали мурашки под ледяной проницательностью этого взгляда. – Или, может быть, КТО-ТО, а? Нет сомнения, волки его уже наполовину переварили. Там его и ищи… – По-видимому, он что-то понял по моей реакции, поскольку издал неприятный смешок: – Стало быть, ЕЕ, и оставь меня в покое! У тебя есть что-нибудь из ее вещей? Нет? Тогда какой- нибудь подарок?
– По-моему, нет… – Время от времени мы обменивались подарками: цветы ей на день рождения, галстук на Рождество, не более того. И тут я вспомнил старый пластиковый календарь, который не выбросил только потому, что таблицы валют на его обратной стороне очень пригождались мне в работе. Я протянул календарь Ле Стрижу.
– Очень романтично! – едко заметил старик. – А теперь хоть раз в жизни займитесь делом – разведите мне здесь огонь! И вскипятите мне воды вон из того крана! – Джип и я оглядели отвратительные отбросы и в смятении переглянулись. – Давайте! – закудахтал Ле Стриж. – Немного грязи еще никого не убило. Вон там, у стены – дрова и бумага, вам хватит! – Я собрал дрова, пока Джип натыкал на меч гнилые обрывки бумаги наподобие того, как это делают дворники. Вместе мы разложили костер и зажгли его на площадке с золой. А старик в это время сидел, скорчившись над календарем, медленно водил по нему пальцами и что-то тихонько ворковал. Джип вернулся с канистрой из-под масла, наполненной водой весьма сомнительного вида, и ловко пристроил ее между двумя колышками, чтобы подогреть.
– Если он думает, что я буду пить какие-то гнусные настойки… – прошептал я Джипу на ухо и подскочил, когда он стиснул мою руку. У самого костра стояла еще одна фигура, и на секунду я испугался, что мы привлекли внимание кого-то с дороги. Но фигура была такой же неряшливой, как Стриж: гораздо более молодой блондин в рваном пиджаке и обтрепанных облегающих джинсах. Лицо у него было изжелта- бледным и худым, жидкая бороденка выдавалась вперед и была грязной и неряшливой. Он стоял, изучая нас узкими враждебными глазками. Стриж поднял взгляд и что-то проворчал, а молодой человек на цыпочках подошел к нему и растянулся рядом, глядя на старика со странной настойчивостью. Джип еще крепче стиснул мне руку.
