настоящем бою, но я подозревал, что Молл проделывала все это, чтобы чем-то занять меня и не дать слишком беспокоиться. Я поймал себя на том, что легкомысленно думаю о том, каким партнером по игре в сквош могла быть Молл, кружившая вокруг меня, нападая, обороняясь и рубя со стремительной грацией, в то время, как я тяжело ковылял за ней через палубу. Был уже вечер, и мои ноги были словно налиты свинцом, причем еще и были готовы расплавиться.
По лесистому побережью сверху пробежала быстрая рябь. Вокруг нас, как долгий медленный вздох, заиграл ветерок с земли – не прохладный, а жаркий, томный, наполненный странными ароматами мускуса, специй, дыма и зловещего гомона птичьих криков. Я отвлекся – и Молл сделала выпад. Отчаянным усилием мне удалось парировать удар, сделать захват и повернуть оба меча. Я хотел повернуть меч Молл на нее же, как она учила. Но каким-то образом мечи продолжали вращаться в вертикальном положении. И это мой меч оказался отведенным назад. Мы встретились, свирепо шипя, лоб в лоб. По нашим лицам струился пот. Это был мой пот, ибо Молл даже не разогрелась как следует. По крайней мере, я хоть удержал ее…
А потом каким-то образом ее клинок лениво перевернулся, и сталь злобно зашипела, соскользнув прямо по моему клинку. Что-то лизнуло мою шею с холодной кошачьей нежностью. И оставило легчайшее ледяное прикосновение, напоминающее щекотку. А потом горячая кипящая влага принесла более резкую боль – прямо над яремной веной.
Я взвизгнул и отшатнулся, как лошадь, укушенная оводом. Разумеется, она проделала все движения с точностью скальпеля, черт бы ее побрал. Корабль мягко поднялся под порывом знойного ветра. Захват рухнул, наши мечи со звоном полетели на палубу, и я, потеряв равновесие, полетел на Молл. Мы схватились друг за друга, чтобы не упасть…
Один укол за другим. Я вдруг остро ощутил ее обнаженные руки, переплетенные с моими, прикосновение гладкой загорелой кожи, прохладный шелковистый поток ее волос на моей шее – такой необыкновенно женственный, и так близко. Молл попыталась резко отодвинуться, но не смогла, и ее бедра только крепче прижались к моим. Острота моей собственной реакции поразила меня; я резко притянул ее к себе и поцеловал. И – чудо из чудес! – она ответила на мой поцелуй. Ее бедра скользнули по моим. Ее губы крепко прижимались к моим губам. На одно прекрасное мгновение ее зубы раздвинулись, и я ощутил солоноватое тепло ее рта, жаркий изгиб языка.
На одно мгновение. До тех пор, пока на нас не обрушилось молчание и острое сознание того, что каждая пара глаз на этом распроклятом корабле глазеет на нас. Светлые глаза Молл широко распахнулись. Она змеей вывернулась из моих объятий – я не смог ее удержать – и бешено отскочила, тяжело дыша, отплевываясь и вытирая рукой губы. Корабль закачался от прокатившейся по нему волны хохота, и у меня появилось неприятное ощущение, что я не смогу так быстро загладить это происшествие. Это если предположить, что я его вообще переживу. Молл стояла, глядя вниз на свой меч. Я поспешно нагнулся и подхватил свой. Меня трясло как в лихорадке и, клянусь Богом, ее тоже. Можно было подумать, что дело зашло гораздо дальше одного короткого объятия.
Предложить мир? Это казалось наиболее естественным до тех пор, пока я не увидел, как сжимаются и разжимаются ее кулаки. Последняя естественная вещь, которую я попытался сделать, получилась у меня не очень-то хорошо. Я быстро огляделся. На квартердеке сардонически ухмылялся Джип, а Пирс тактично согнулся пополам, причем его физиономия была такой же багровой, как его заляпанный портером жилет. Искать убежища в респектабельной компании было бесполезно – таковой просто не существовало. На меня упала тень вант фок-мачты, и мне пришло в голову, что я никогда еще не лазил на мачту, и, в конце концов, сейчас мне представлялся самый лучший случай.
Непринужденно, без ненужной поспешности я заткнул меч за пояс, потянулся вверх – я видел, как это делают моряки, и подтянулся на поручень. Я теперь уже почти освоился на борту, во всяком случае, так я себе говорил. А что до риска, так тот, на который я пошел только что, был гораздо сильнее. Я посмотрел вниз на Молл, она ответила мне взглядом. Ее лицо было бесстрастным, но все пылало. Я поставил ноги на выбленку и стал взбираться наверх.
Сначала я даже получал от этого удовольствие. Скалолазание подавило во мне страх высоты, и потом мне же не было нужды лезть до самого верха, хватит просто до верхней платформы. Лезть по туго натянутым вантам было не труднее, чем по лестнице, но похожие на ступеньки выбленки слегка прогибались под моими ногами при каждом движении корабля, казавшегося странно живым. Я никогда раньше так остро не ощущал «Непокорную» живым существом в том смысле, как это понимают моряки – это было все равно что лезть по гриве какого-то огромного морского зверя. Причем почти так же страшно. Это было совсем не похоже на скалу; судно качалось, небрежно, непредсказуемо, так, словно у него был свой разум. И чем выше ты поднимался, тем сильнее была качка. В первый раз, когда я глянул вниз, мне показалось, палуба находится уже в нескольких милях, а смотревшая на меня снизу Молл была не более пятнышка с развевающимся белокурым пухом. Она ведь не подумывала о том, чтобы лезть вслед за мной, нет? Я обнаружил, что спешу добраться наверх; но когда я туда залез, сидеть на этой голой платформе на свистящем ветру без поручней или чего-то другого, за что можно было бы держаться, оказалось куда страшнее. Только матрос на толе в своем вороньем гнезде, где он нес вахту, казался надежным пристанищем. У меня не было желания так быстро спускаться вниз, даже если Молл за это время немного поостыла. Я ступил на ванты топ-мачты и снова полез наверх.
В этот раз я старательно не смотрел вниз, и это, похоже, помогло. Я довольно быстро добрался до фор-марса, хотя от канатов у меня образовались мозоли, а пот разъедал порезы. Воронье гнездо было ничуть не похоже на те симпатичные надежные ванночки, что показывают нам в фильмах – просто еще одна голая платформа, но с железными петлями, приделанными на уровне пояса по обе стороны мачты и поручнем, под который можно было просунуть пальцы ног. Часовая, пиратка с просоленным лицом и сложением, как у капитана русского траулера, показала мне, как привязать ремень к петлям. При этом она все время посмеивалась.
– Вы и мистрис Молл, хе-хе! Видала я вас отсюдова, сверху! Экий у вас коронный обезоруживающий ударчик! Вам бы его опробовать на каком-нибудь Волке! Только вот берегитесь ответного удара, хе-хе-хе! – Занятый поисками опоры для ног, я не обращал на нее внимания, пока она не приблизила свое дубленое лицо к моему вплотную; сейчас она было более серьезна: – Скверное вы выбрали время – баловаться такими штучками в этих краях, юный сэр! Лучше не делать такого, когда дует ВЕТЕР ЭРЗУЛИИ! А то ведь никогда не знаешь, чем дело кончится!
– Что дует?
– Ветер с земли – да вы, никак, не почуяли? Да, так его прозывают в этой стороне: знак Эрзулии – теплый ветер, что дует с земли, когда штиль. А она – Эрзулия – ох, и распаленная злобная девка, верно вам говорю! Зажигает огонь в крови без разбору – а как он там будет гореть, кого сожжет – ей все едино!
Я ухмыльнулся:
– Звучит не так уж плохо. Немного огня в крови мне бы, наверно, не помешало.
– Есть ведь огонь, что греет, а есть – что сжигает, а? А когда дует Эрзулия Кровь-в-Глазах, Ge-Rogue, тогда уж берегись все, что молодо и открыто – она гонит безумие в жилы! Вы вот могли меч себе в сердце заработать, и все из-за нее, распутницы! Ибо семь не есть знак ее, а? Недаром у него есть и другое прозвание – там, на Ямайке – Гробовщик, вот как его там величают. Он уносит последнее дыхание умирающего!
– И, хмыкнув в последний раз, она нырнула через край платформы.
Я издал протестующее восклицание «ЭЙ!» или что-то столь же невразумительное – и глянул вниз ей вслед.
Вот это действительно было ошибкой.
Пустота рванулась мне в лицо. Это было все равно что смотреть вниз с утеса – и чувствовать, как он уходит у тебя из-под ног. Прямо подо мной ничего не было. Ни палубы, ни корабля – ничего, кроме пенящегося океана где-то внизу, в невероятной дали, и волн, жадно поднимавшихся мне навстречу и с тошнотворной внезапностью падавших вниз. Мои пальцы намертво вцепились в петли, но из-за пота они стали скользить. Пальцы уперлись под поручень, но ноги дрожали. Мне пришлось повернуть голову, чтобы увидеть «Непокорную», почти скрытую раздувавшимися парусами; она казалась игрушечной лодочкой на конце палки, она билась и качалась то в одну, то в другую сторону на море, по которому плыла. А на такой высоте каждое слабое движение кренившейся палубы превращалось в рывок, в бешеную резкую качку…
