больше, прежде чем скрип колес, голоса людей и животных окончательно стихли в отдалении. Но затем внезапно наступила великая тишина, такая же серая и необъятная, как небо. Альв закрыл глаза и прислонился к огромной куче торфа, нарезанной для него работниками Катэла, вдыхая пряный землистый запах. Постепенно вокруг него обозначились звуки природы: плеск и журчание проточной воды, хлопки лопающихся пузырей болотного газа в застойных прудах и хриплое кваканье существ, обитавших там, тонкое жужжание насекомых и отдаленные плачущие крики птиц. В этих звуках было мало тепла или утешения для человеческого слуха, но впервые после побега от мастера-кузнеца Альв находил в них обещание покоя. Он чувствовал себя совершенно одиноким.
Через некоторое время он повернулся и вошел в дом — если это можно было назвать домом. Под крышей находилось только одно помещение, сама кузница. Оно немногим отличалось от лачуги, но крыша была прочной, а старая входная дверь из окованных железом дубовых досок держалась по-прежнему крепко. Впоследствии Альв добавил железа вокруг подгнивших краев и заменил проржавевшие петли, превратив свой дом в настоящую крепость. Стены, дверь, крыша и теплая постель возле очага — большего ему не требовалось. Он занялся разборкой огромной кучи продовольствия, оставленного торговцами. Здесь было достаточно для того, чтобы продержаться месяц или даже больше. У него были крючки и рыболовная леса; позднее он пойдет на рыбалку и поищет гнилушки, которые можно высушить и использовать как растопку для торфа. Альв не хотел заглядывать дальше в будущее: пусть дела идут своим чередом. Но даже сейчас лицо Кары то и дело возникало перед его мысленным взором, наполняя душу безысходностью и отчаянием.
Так началась его жизнь в полуразрушенной кузнице на Соленых Болотах. То была одинокая и суровая жизнь. Остаток лета он занимался нуждами путешественников, проезжавших по дороге, поодиночке или целыми караванами. Альв подковывал их лошадей, делал новое оружие взамен утерянного или сломанного, чинил их упряжь, повозки и телеги, а иногда — карету более знатного путешественника. Он делал свою работу хорошо, поскольку она не требовала использования истинного дара, и мог бы получать очень высокий доход. Но чаще всего он брал свою плату металлом, продуктом своего ремесла, или едой, которой путники всегда запасались с избытком на случай непредвиденных обстоятельств. Кроме того, закрома пополнялись рыбалкой и охотой на птиц. Сперва Альв ставил грубые силки, а потом, когда нашел достаточно прочного дерева, изготовил лук и стрелы. Он страшился прихода зимы, когда путешественники вообще перестанут появляться, и понимал, что нужно как следует запастись впрок перед наступлением холодов. Поэтому он коптил свою добычу над кузницей либо пересыпал ее солью, выпаренной из застойных прудов. Конечно, он мог бы брать больше с тех путников, которые особенно нуждались в его помощи, но это претило его нраву.
Поэтому его существование было суровым, даже еще более суровым, чем в детстве, а ведь с тех пор он провел много лет в достатке и уюте. Болота действительно оказались зловещим и опасным местом. В разгар лета они превращались в раскаленное горнило — туманное, зловонное и населенное полчищами насекомых. Странные рыбы копошились, словно черви, в мелких озерцах с тухлой водой, из чавкающей грязи поднимались пузыри горючего газа. Высокая трава желтела и высыхала, опасные промоины покрывались обманчиво крепкой коркой засохшего ила, проваливавшейся под ногами. Дорога сияла как зеркало под колышущимся воздушным занавесом, и путешественники, приближающиеся или удаляющиеся по ней, казались призраками, приходящими из ниоткуда и уходящими в никуда. Но, несмотря на это, с наступлением осени Альв начал уходить все дальше от кузницы, изучая окрестности. Он не беспокоился о том, что может пропустить посетителя: на плоской равнине его острое зрение позволяло ему издалека различить любого, кто двигался по насыпной дороге.
Сначала Альв искал лучшие места для рыбалки и охоты и нашел их. Но он также не забыл, что на таких огромных болотах можно найти залежи хорошего железа, хотя никто не понимал, как оно там образуется. В одном из таких странствий, вооруженный граблями собственного изготовления, он обнаружил место, названное им впоследствии Полем Битвы. То было широкое заболоченное пространство, начинавшееся примерно в двух лигах от первого островка на Великой Дамбе. Альв так и не узнал, где оно заканчивается; возможно, оно простиралось до самого сердца гиблых топей. Оно было покрыто густыми зарослями черного камыша, чьи жесткие копьевидные листья могли оставить глубокие порезы на незащищенной коже. Хуже того, всю местность усеивали широкие и мелкие впадины до ста шагов в диаметре. По-видимому, они отмечали путь какого-то подземного водотока, ибо были до краев наполнены жидкой грязью, засасывавшей все, что попадало туда, подобно гигантской ненасытной пасти. Впадины не оставались на одном месте, но меняли свое положение с каждой неделей, как будто подземная вода постоянно искала новые русла. Впервые Альв обнаружил их существование, провалившись сквозь тонкий слой гниющей растительности, и смог выбраться лишь потому, что вовремя ухватился за свои грабли. Немного отдышавшись, он решил, что в таких промоинах может найтись железо, и принялся шарить граблями в жидкой грязи. С третьего захода зубья подцепили что-то твердое, но определенно не похожее на кусок железной руды. Альв сильно потянул, ожидая увидеть полусгнивший корень или ветку дерева, и вытащил остатки нагрудной пластины странного вида, с которой свисали проржавевшие кольчужные звенья. Однако сохранившийся металл представлял кое-какую ценность, поэтому он взял пластину, не особенно задумываясь о ее происхождении. Через пару сотен шагов он извлек из вязкого ила большой комок водорослей. Разобрав спутанные стебли, Альв нашел наконечник стрелы и шишак железного шлема, опять-таки неизвестной ему работы. Он прошелся граблями по следующей промоине и снова обнаружил доспехи. К его ужасу, внутри оказался безголовый труп, потемневший и усохший, но хорошо сохранившийся в трясине. Альв столкнул останки в промоину и поспешно покинул это место. Но вскоре он преодолел свое отвращение в достаточной мере, чтобы вернуться: гиблые топи оказались настоящей кладезью металла. Когда-то здесь развернулось великое сражение, а возможно, несколько сражений. Тела павших засосала трясина, однако бесконечное брожение болотных газов порой выносило на поверхность много печальных останков. Однажды Альв нашел целый фургон, наполовину выпиравший из илистого бочага; обрывки парусины болтались на металлических обручах каркаса, а с передка свисали остатки кожаной упряжи. Он осторожно добрел до фургона по зыбким кочкам и обнаружил внутри тела мужчины, женщины и двоих детей. Их волосы сверкали золотом под наносами ила, хотя одежда давно расползлась в клочья. В одной руке мужчина сжимал шнур из сыромятной кожи, который когда-то служил поводьями, но другая хваталась за обломок стрелы, торчавшей из груди.
— Вы бежали, — вслух обратился Альв к потемневшим мертвым лицам. — Кто знает, от кого и почему? Но они застрелили тебя, человече, и твоя повозка въехала в болото. Потом они обрубили упряжь, забрали лошадей и оставили тебя и твоих родных тонуть в…
К его глазам подступили слезы. В неожиданном порыве отвращения он пригнулся, подпер спиной гнилое дерево, резко выпрямился и одним мощным усилием опрокинул повозку в жидкое сердце промоины. Перевернутый фургон медленно погрузился в ил вместе со своей ужасной ношей.
— Спите спокойно, — хрипло произнес он под шелест травы, колыхавшейся на ветру. — Спите и забудьте. На свете и так достаточно зла, спокойно разгуливающего при свете дня.
Поздней осенью, когда дни угасали, едва успев начаться, болота стали еще более жутким местом. Землю хлестали дожди, превращавшие некогда прочные тропы в раскисшее месиво. Певчие птицы смолкли; лишь унылый посвист ржанок и куликов да отдаленные крики морских чаек разносились над плоской равниной. С моря накатывались туманы, покрывавшие землю густой пеленой, над которой, как мертвые пальцы, торчали редкие верхушки деревьев. Туман полнился странными, зловещими тенями. Некоторые из них двигались сами по себе — удлиненные, темные силуэты, бредущие рядом с Альвом или за его спиной, куда бы он ни сворачивал. По ночам под плотной пеленой черных облаков разносились крики, от которых кровь стыла в жилах; в сумраке за дамбой танцевали призрачные огни, и стонущий ветер колотил в дверь кузницы огромной невидимой рукой. Альв заложил дверь тяжелым засовом и редко выходил наружу. Выглянув однажды в ясную, холодную ночь, он увидел громадную фигуру, серовато поблескивавшую в звездном свете и легко скользившую над заиндевевшей травой, словно дым на ветру. Он стоял, обратившись в камень, пока видение не миновало, затем медленно попятился в дом, тихо запер дверь и привалился к стене, дрожа всем телом.
Вскоре после этого осень перешла в темную, морозную зиму. Однажды, устраиваясь на ночлег, Альв услышал отдаленный стук копыт и скрип тележных осей: с севера приближался караван. Он встал, подошел к двери и стал смотреть, как огоньки медленно ползут по дороге. То был небольшой отряд — восемь-девять повозок и карета. Альв обрадовался, когда узнал, что его труды будут еще меньшими — в оси передней
