Троих он прикончил двумя широкими взмахами меча, прежде чем те успели встать, а в следующее мгновение повалил еще двоих, изготовившихся к бою. Илс и Элоф занялись остальными; темный клинок запел под солнцем, отрубая наконечники копий. Илс сразила одного своим боевым топором, Элоф проткнул другого, пытавшегося заколоть девушку, а двое оставшихся пустились в бегство. Но Керморван догнал их у крыльца фермерского дома. Он толчком свалил первого и перерезал горло второму над остатками расщепленной двери. Упавший воин вскочил с длинным ножом в руке, нацеленным для броска, но топор Илс ударил его между лопаток, и он упал. Керморван пронзил его мечом.
— Никто не должен уйти, иначе начнется облава и нас загонят в считанные часы, — объяснил он. — Я не сомневаюсь, что вся местность кишит эквешцами — они не могли привезти с собой достаточно провианта для такой большой армии. Что ж, теперь они избавились от нескольких ртов, а вскоре избавятся от многих других. Пусть жрут собственную падаль!
Керморван по-прежнему вел их с большой скоростью, проявляя осторожность лишь рядом с фермами и небольшими деревушками, встречавшимися по пути.
— Разве в Брайхейне нет других городов? — спросил Элоф.
— Только три: порт на юге под названием Брайханнек, и два внутренних города. Наши порты на севере совсем невелики, не крупнее городов в Северных Землях. Большинство жителей предпочитают жить в столице. Возможно, это наследие тех дней, когда мы впервые пришли сюда через восточный океан и были совсем одни посреди бескрайних лесов и гор. Даже теперь мы льнем к побережью, где бы ни селились.
До выхода из долины они видели еще три эквешских отряда, но с большого расстояния. Эквешцы неспешно прогуливались, явно не ожидая неприятностей, поэтому можно было предположить, что пропавших еще не обнаружили. Когда на землю опустилась темнота, путники подошли к следующей гряде холмов и расположились на ночлег в пустой хижине пастуха. Они как следует подкрепились, хотя и не разжигали костра.
— У нас кончается еда, — сонно сказала Илс.
— Что с того? — отозвался Керморван, запахнувшийся в рваный плащ. — Завтра мы либо прорвемся в город, либо навеки перестанем беспокоиться о пропитании. А пока нужно поберечь силы.
«Завтра, — подумал Элоф, тщетно пытавшийся уснуть. — Завтра мы будем в городе — и что тогда? Найду ли я там ту вещь, которая мне необходима? Смогу ли я вообще найти ее?» Но потом сон незаметно сморил его, и он погрузился в тяжелое забытье. Хоровод лиц кружился вокруг него, полупрозрачных на фоне лунного сияния. Лица Илс, Керморвана, Рока и Кары — но за ними проступали хищные очертания рунного меча. Узоры на клинке более не были постоянными, но переливались, как масляная пленка на воде, разворачивались, как рукописный свиток. С растущим восторгом Элоф понял, что ему собираются раскрыть секрет, который он стремился узнать, но тут руны замерцали и погасли. Узор превратился в ненавистные лица, насмехавшиеся и глумившиеся над ним. Меч продолжал приближаться, вырастал до огромных размеров, потом с грохотом опустился на голову кузнеца, подобно падающей горе, и рассек его до самого сердца.
— Что это? — крикнул Элоф и выпрямился на лежанке. Он сразу же понял, что видел сон, однако ему казалось, что слабое эхо из его видения еще дрожит в холодном предрассветном воздухе.
— Один-единственный удар грома, — тихо отозвался Керморван, лежавший у двери. — Вспышка разбудила меня. Должен сказать, это редкость, даже во время летних гроз. Странно… Однако пробуждение наступило своевременно. Нам пора в путь!
Илс и Элоф встали, немного посетовали на ранний подъем и плотно позавтракали остатками продуктов. Керморван нервничал, ерзал на месте и почти не прикасался к еде. Он недовольно косился на них, даже когда они плескали себе в лицо водой из близлежащего ручья, перед тем как тронуться в путь. Однако теперь он продвигался с большей осторожностью, внимательно осматривал окружающую местность и часто останавливался. Находясь так близко от города, они не осмеливались открыто переваливать через гребни холмов из опасения, что их силуэты могут увидеть на фоне неба, и двигались зигзагами между склонами. Когда они вышли к небольшой рощице у подножия последнего пологого склона, день уже клонился к вечеру. Отсюда Элоф мог слышать отдаленный рокот прибоя, а в дуновении ветра появился привкус моря. Появились также другие запахи и звуки, гораздо менее приятные.
— Здесь мы немного отдохнём и разведаем дорогу, — решил Керморван. — Дальний конец этой лощины выходит прямо к городу.
Они подошли к границе деревьев, окаймленной широким кольцом кустарника и высоких папоротников. Керморван осторожно раздвинул стебли и выглянул наружу. Элоф услышал странный сдавленный звук, напоминавший рыдание. Он не мог сказать, что послужило причиной этого звука — ярость, горе или отчаяние. Пробравшись вперед, он тоже выглянул из-за спутанных стеблей и затаил дыхание при виде зрелища, открывшегося его взору.
— Это напоминает мне мой собственный городок, — прошептал он. — Хотя тебе это, наверное, кажется глупостью — ведь Эшенби целиком уместился бы в одном квартале Кербрайна…
Керморван покачал головой. Его лицо посерело и осунулось.
— Нет, не кажется. Малые тоже должны жить, иначе как выживут великие? Зло всегда одинаково, независимо от размеров злодеяния.
— Он прав, — сказала Илс. Раскрыв свой мешок, она достала оттуда тонкую кольчужную рубашку. — Каждая беззаконная смерть нарушает равновесие в мире. Это должно прекратиться!
Теперь они находились не более чем в полулиге от городских стен, на одном уровне с самыми высокими башнями. Как показалось Элофу, город рос наружу, от центрального холма. Высокая внешняя стена, начинавшаяся от гавани и выгибавшаяся внутрь в форме подковы, едва вмещала огромное скопище сланцевых крыш разнообразных оттенков серого, зеленого и желтого цвета. Кузнец подумал, что любую деревню или город, которые ему когда-либо приходилось видеть, можно опустить туда, и это останется совершенно незамеченным. Белые стены, плавно изгибавшиеся между крышами, отделяли одни районы города от других, на первый взгляд без всякого смысла и порядка. Но потом Элоф осознал, что видит историю города, запечатленную в развитии, подобно годичным кольцам на срезе древесного пня. Через каждые несколько поколений город перерастал собственные стены, и они протягивались дальше, либо возводилась новая стена, окружавшая предыдущие. Иногда старые стены разрушались, но чаще всего оставались стоять как дополнительная линия оборона. Элоф попробовал посчитать эти стены от края к центру и изумился их количеству. Город был древним местом, но ни одна его часть не выглядела более древней или благородной, чем центр, источник всего этого роста. Сердцем Кербрайна был скальный мыс, постепенно сужавшийся и выполаживающийся в сторону суши и падавший отвесным утесом в воды залива. На вершине утеса, подобно гребню на шлеме, стояла цитадель с семью высокими башнями. Стены цитадели, высеченные из монолитного камня, были тускло-серыми, но башни над ними сияли белизной, так же как и крыши строений между ними. Они были подобны прекрасной диадеме на каменном взлобье, и самая высокая из них стояла прямо над водами на вершине утеса. Верхушки башен сверкали в свете заходящего солнца еще ярче, чем море, лежавшее под ними, ибо они были отделаны бронзой и увенчаны золотыми шпилями.
Все это Элоф мог бы увидеть, если бы впервые окинул взглядом Кербрайн во времена мира и благополучия. Он увидел бы торговые суда, стоящие на рейде в гавани с поднятыми белыми парусами, или тонкие струйки дыма, поднимавшиеся над крышей огромной кухни в цитадели, где готовилось вечернее угощение. Но сейчас он видел совсем иное. Солнце по-прежнему мягко сияло на городских крышах, и многоцветные знамена гордо развевались на ветру, но против них восставали гораздо более многочисленные черные знамена. Запахи предвещали празднество не для людей, но для стервятников, и плюмажи черного дыма поднимались от выжженных полей вокруг города.
Зловещие признаки войны проступили с пугающей очевидностью: повсюду виднелись походные шатры, временные лагеря, траншеи, спешно возведенные укрепления и осадные машины. Группы одетых в черное воинов сновали между ними, как деловитые муравьи. То, что когда-то было домами за городскими стенами, превратилось в почерневшие скелеты, пригородные парки и сады бесследно исчезли под ударами топоров, земля превратилась в грязное месиво под солдатскими сапогами. Из срубленных деревьев были сооружены высокие платформы с приставными лестницами, которые толкались на катках к городским стенам, чтобы высаживать нападавших.
Гавань тоже была осквернена. Ее воды загромождали останки сгоревших кораблей, затонувших или
