как в этом корыте содержалась самая смертоносная жидкость. Затем, взяв прочный захват, он немного постоял и впервые с начала работы заговорил громко и нараспев. Его голос был хриплым от напряжения; в нем звучало страстное желание и слышался дерзкий вызов:
Темное время настало, наша нужда велика,
Яростен пламень, который моя направляет рука,
Равен огню, что пылает в моей груди,
Что оставляет и жизнь, и смерть позади.
Оковы, падите! Сгорите в этом огне!
Приди, избавитель! Восстань из формы ко мне!
Расторгни узы, что разум держат в плену,
Даруй прозренье!
Затем он одним плавным движением извлек металл из раствора и стал поднимать вертикально. Медные жилы туго натянулись и лопнули, обдав все вокруг дождем искр; ядовитая жидкость, куда они посыпались, шипела и испускала тонкие струйки пара. Хотя предмет был тяжелым, Элоф долго держал его на вытянутых руках над корытом, пока последняя капелька яда не упала вниз. Потом он несколько раз тщательно промыл свое творение в дистиллированной воде, подготовленной и поставленной специально для этой цели. Лишь после этого он осмелился взять его руками в кожаных перчатках, аккуратно протер и окинул взглядом безупречно ровную, гладкую поверхность, не выказывавшую и следа многочисленных слоев из разных металлов и тысяч символов, начертанных под ней. Он мог еще долго любоваться этой вещью, упиваясь ее красотой и совершенством, радуясь завершению тяжкого труда. Но огонь все еще ярко пылал в душе Элофа; он позволил себе лишь один короткий кивок, а потом вернулся к рабочей скамье и приступил к тонкой заключительной отделке.
Лишь во второй половине дня в лесной чертог пришла весть, что Элоф почтет за честь, если сможет показать принцу Корентину и лорду Керморвану свою кузницу и первые плоды своего труда. Иле, доставившая сообщение, бегом спустилась к кузнице по склону холма; Рок едва поспевал за ней, пыхтя и отдуваясь.
— Они идут! — выдохнула она. — Могут появиться в любой момент!
Элоф кивнул.
— Как они отнеслись к этому? — спросил он.
— С интересом. Керморван поинтересовался, почему ты сам не пришел, но Корентин сказал, что он обязан оказать тебе такую любезность. Думаю, ты ему нравишься, Элоф.
Элоф снова кивнул с печальным и задумчивым видом.
— Я знаю, — вздохнул он.
— Леди Терис тоже хотела прийти, но я сказала, что в кузнице будет слишком тесно. Все сделано так, как ты хотел, Элоф. Может быть, теперь ты все-таки предупредишь нас и объяснишь, что ты задумал?
Элоф встал и решительно покачал головой.
— Если мой замысел окажется неудачным, будет лучше, если вы с Роком останетесь в стороне. А если все получится — тем более. Больше ни слова! Они идут!
На поляне зазвучал ясный голос Керморвана, а в следующее мгновение его высокая фигура, раздавшаяся в стороны из-за теплого мехового плаща, который он носил, заслонила свет в дверном проеме. Элоф вышел навстречу, чтобы приветствовать гостей, и Керморван внимательно всмотрелся в его лицо.
— Клянусь вратами Керайса! Ты изменился за последние несколько дней.
— С тех пор как мы виделись в последний раз? Скажи лучше, за несколько месяцев. Но ты тоже изменился.
Действительно, лицо Керморвана округлилось, а его взгляд был больше не пронизывающим, а спокойным и отстраненно-любопытным, словно у зрителя, наблюдающего за неким развлечением.
— Но довольно об этом, — сказал Элоф. — Милорд Корентин, вы оказали мне великую честь.
Корентин улыбнулся.
— Ну уж нет! Это ты оказал мне честь, и, по правде говоря, я рад возможности отвлечься от повседневных дел. Зима — скучное время, хотя завтра я собираюсь отправиться на охоту. Кстати, Керморван говорил мне, что ты можешь творить чудеса.
— Вы сами сможете судить об этом, милорд. Входите и извините за беспорядок.
Корентин пригнулся, переступил порог и встал за дверью, с интересом глядя на разложенные рукописи и инструменты.
— Это странное место, — тихо произнес он. — Здесь действуют мощные силы; я почувствовал бы их даже с завязанными глазами. Ты действительно владеешь кузнечным мастерством, Элоф.
Элоф прикусил губу.
— Тогда примите это, милорд, как подтверждение своих слов! — Он запустил руки под скамью и достал предмет, завернутый в холщовую ткань. — Ибо вы великий принц, милорд, и будет… правильно, что вы получите в дар первую вещь, которую я изготовил здесь.
Ткань упала на пол, и все ахнули. Корентин сильно побледнел, когда сияющий предмет оказался у него перед глазами. Но первым заговорил Керморван.
— Это точное подобие Венца Морваннека! — потрясение вымолвил он. — Как ты узнал о его существовании, Элоф?
— Я нашел рисунок в одной из старинных рукописей.
Корентин рассмеялся, изумленно покачивая головой.
— Но почему ты увенчал этой прекрасной вещью столь богато украшенный боевой шлем, кузнец? Ведь я уже давно мирный человек и даже не помышляю о войнах.
— Так он был изображен в рукописи, милорд. И мне показалось правильным, что вы, доблестно сражавшийся в юности за правое дело, должны получить его в таком виде. Но может быть, вы наденете его, хотя бы для примерки?
Корентин выглядел искренне тронутым. Он низко поклонился Элофу, принял высокий шлем, сверкавший серебристым блеском и увенчанный многозубчатой короной, и поднял высоко над головой. Солнце клонилось к западу — шар из расплавленной бронзы в хмуром выцветшем небе — и его лучи падали внутрь через открытую дверь. Они осветили шлем и корону, залили узорчатые пластинки огненным сиянием, окрасили зубцы в алый цвет, как снега на горных вершинах, и выбили радужные сполохи из кучки ограненных самоцветов на челе Венца Морваннека. Казалось, свет лился сквозь пальцы Корентина, когда он медленно и с большим достоинством возложил шлем и корону на свою голову. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, а шлем обрамлял его лицо, благородное и безмятежное, как у древней статуи. Потом его глаза широко распахнулись, по лицу пробежала судорога, и его черты исказились, как от сильной боли. Корентин испустил хриплый, мучительный возглас; его пальцы скрючились от напряжения, цепляясь друг за друга и за складки одежды. Его высокая фигура содрогнулась, странно осела, и принц Морваннека рухнул на каменный пол кузницы, широко разбросав полы своей мантии.
Иле с Роком что-то закричали и кинулись к нему, но Элоф раскинул руки и с силой отбросил их назад. Керморван грозно надвинулся на него.
— Ты! Это твоих рук дело! И это твой подарок человеку, который был так добр к тебе? Что ты с ним сотворил?
— Самую большую жестокость, какую только можно представить. — Голос Элофа был беспросветно мрачным. — Я сделал его самим собой.
— Что… хватит с меня твоих глупостей! — прорычал высокий воин и устремился к принцу. Но теперь уже Иле рывком остановила его, с силой толкнула и усадила на скамью. Керморван был настолько поражен, что поначалу стерпел это. Элоф посмотрел на него сверху вниз; в лице кузнеца не было ни кровинки.
— Силою свойств, заложенных в эту корону и этот шлем, я разорвал оковы Леса и развеял чары, которые Тапиау наложил на него.
Губы Керморвана какое-то время беззвучно шевелились, прежде чем он смог заговорить.
— Ты… ты выступил против одной из древних Сил? Ты осмелился…
— Лишь в одном малом месте и на короткое время. Теперь его разум очистился, а память прояснилась. Он освободился от сладких песен, затуманивающих душу.
