Южной Границ по обе стороны от Керморвана — избранного, но еще не вступившего в должность Стража Северной Границы. Но при виде Керморвана гул приветствий внезапно стих и сменился изумленным перешептыванием. Мантия, которую он носил, была не алой, а черной, с тяжелой золотой окантовкой по краям и воротнику, а на его груди золотом была вышита эмблема Ворона и Солнца. Стражники ударили жезлами в мраморный пол, снова призывая к молчанию, пока процессия продвигалась к центру зала, где стояло высокое сиденье, расположенное справа от кресел лорд-маршалов. Но до того, как они успели приблизиться, угрюмый воин в красной мантии быстро прошел между рядами и преградил им путь.
— Подождите! — крикнул он, и эхо его мощного голоса отдалось под сводами. — Одну минуту, милорды! По какому праву вы впускаете этого человека в зал Синдиката и ведете его к почетному месту? И по какому праву ему позволено носить эту мантию?
Лорд-маршалы пораженно уставились на него, между тем как в зале и на площади послышался сердитый гул разгорающихся споров. Многие люди в толпе и даже некоторые синдики разразились негодующими криками в адрес Мрачного воина, но тут на другом конце зала поднялся еще один человек в коричневой мантии с меховой каймой, лишь подчеркивавшей его дородное телосложение. Его звучный, басовитый голос перекрыл шум:
— По праву решения этой ассамблеи, которое было принято полгода назад и с тех пор никем не оспорено, лорд Брион! А также в знак признания его заслуг и в награду за великие дела. Насколько мне известно, ты не удостаивался подобных почестей!
— Но как быть с этой удивительной мантией, милорд Катэл?
— М-м-м, что касается мантии… — Голос торговца, как всегда, был медовым, но отчасти утратил первоначальную уверенность. — Что ж, он сам выбрал свой наряд, и я не знаю закона, который бы запрещал это.
Керморван с достоинством поднял голову.
— Уважаемые лорд-маршалы, это мантия, которую носил мой прадед на собраниях Синдиката, что является древним и неоспоримым правом нашего рода. С каких пор это могло измениться? И по какому праву здесь задают подобные вопросы?
— Вопрос был задан из-за настоятельной необходимости отменить поспешное и опрометчивое решение, принятое в трудную минуту, — с не меньшим достоинством ответил Брион. — А вслед за этим, возможно, определить степень вины и назначить наказание.
Резкие шепотки, изумленные и испуганные, пронеслись по залу, отозвавшись шуршанием сухих листьев под куполом крыши. Из толпы снаружи снова донесся глухой ропот, в котором звучало как согласие, так и недовольство.
— Но… но он даже не занял свое место в собрании! — возмутился старший лорд-маршал — тучный краснолицый пожилой человек с коротко стриженными седыми усами. Его голубовато-серые глаза были не пронизывающими, как у Керморвана, а мутными и выпученными.
— Похож на дохлую рыбу, — прошептала Иле. — Только соображения еще меньше.
— Тогда пусть стоит, — тихо сказал Брион. — Как и все остальные, кого приводят сюда, чтобы услышать наш приговор.
Ему ответил нестройный хор голосов. Элоф мог слышать, что ни в зале, ни в толпе сторонники Керморвана не преобладают; тут и там вспыхивали мелкие стычки, и группы стражников торопливо устремлялись в разные стороны, чтобы утихомирить нарушителей спокойствия. Сконфуженный лорд-маршал совещался со своим коллегой, более молодой копией самого себя. Оба недоверчиво поглядывали и на Бриона, и на Керморвана и, когда стражники наконец восстановили порядок, объявили, что все временно могут занять свои места, но без торжественной церемонии, а Брион имеет право высказаться. Тот улыбнулся, отвесил изящный поклон и вышел в центр зала.
— Уважаемые лорд-маршалы и собратья синдики! Прошу прощения за любые слова, которые могли показаться вам недостаточно учтивыми, но для меня это было единственной возможностью предупредить то, что в противном случае было бы нелегко отменить. Мастер Катэл, оправдывая странное решение Синдиката, вы упомянули о неких великих деяниях, совершенных этим человеком. Но мы, как и все остальные достойные горожане, вынуждены спросить: совершались ли вообще такие деяния?
— Ч-что это за глупость? — запинаясь, спросил лорд-маршал в потрясенной тишине.
— Боюсь, это ваша глупость, — сурово ответил Брион. Он повернулся к другим синдикам. — К чему сводятся эти деяния? К хитроумной уловке, которая, со стыдом вынужден признать, была поддержана некоторыми в этом городе и названа причиной поражения всей варварской армии, осаждавшей Кербрайн. Но каким образом? — Он покачал головой, словно в изумлении. — Убив одного из их предводителей и уничтожив какой-то дикарский тотем, на силу которого, по его же утверждению, полагались захватчики? Но я прошу вас без спешки и ненужной доверчивости снова посмотреть на события тех горестных дней. Неудивительно, что мы были отброшены назад при первой атаке, ибо варвары напали на нас без малейшего предупреждения, а мы, мирные люди, и не были готовы к войне. Но через день-другой мы собрались с силами, составили план действий, перешли в наступление и загнали их обратно в море! Чего же еще можно было ожидать? Как могли неорганизованные дикари выстоять против объединенных сил нашего города? Спросите себя, следует ли нам в самом деле обращаться к вымышленным чудесам, чтобы объяснить их поражение? Или мы сами погрязли в дикости и опустились до уровня северян, которые верят в колдовские заговоры над металлом?
Он обвел зал высокомерным взглядом.
— Похоже на то. Где-то на задворках большой битвы человек разыгрывает ловкое представление с трупом убитого вождя и сломанным оружием — как будто и того, и другого в тот день было недостаточно! — и мы, почти без понукания, уже готовы пасть к его ногам и восхвалять его за наше чудесное спасение. Без сомнения, он заручился поддержкой тех, кто с радостью отрешил бы нас от взаимных обязательств друг перед другом, чтобы потом было легче угнетать людей и заставить их отвернуться от своих избранных предводителей. От нас!
Последние слова были произнесены негромко, но в них слышалось гневное шипение воды, попавшей на раскаленную сталь.
Элоф сидел в каком-то оцепенении, попав под леденящее очарование замысла, разворачивавшегося перед ним. То был тонкий и коварный замысел, обращенный к самым косным и предубежденным сторонам сотранского характера, но прежде всего к синдикам. Они должны были помнить и знать, что события происходили совсем не так, как их описывал Брион; к примеру, откуда ударила молния, разрушившая городскую стену? Но он мастерски заставлял их разувериться в том, что они видели собственными глазами, и искажал их воспоминания, взывая к их личным интересам и даже намекая на то, что Керморван угрожает их власти.
Словно в предчувствии успеха, Брион стал более добродушным. Он улыбнулся и неспешно огладил кудрявую бороду.
— В конце концов, почему мы должны верить человеку, которого смолоду знаем как дерзкого хвастуна и бездельника? Разве это почтенное собрание не было готово приговорить его к изгнанию, если бы не его позорное бегство, дабы избежать формального приговора и ареста его собственности? А что мы слышали о нем после этого? Истории о том, что он свел дружбу с кучкой голодных корсаров, а потом внезапно исчез из их логова и появился через два года, во время вероломного нападения варваров — нападения, которым он постоянно угрожал…
— Предупреждал, — сказал Керморван очень тихо, но так неожиданно, что все взоры обратились к нему. — Предупреждал, а не угрожал.
Брион слегка поклонился в его сторону.
— Как хочешь, но это ничего не меняет. Значит, годами предупреждал нас в попытке посеять панику, которая приведет его к власти. И в конце концов, кажется, ему это удалось!
Перемена в голосе Бриона была поразительной; он зазвучал с такой силой, что перекрыл первые крики протеста.
— Действительно, эти эквешские варвары застали нас врасплох, но разве вы — каждый из вас — не задавали себе вопрос: как такое могло случиться? Почему банда морских дикарей могла решиться на осаду, уже не говоря о том, что им удалось пробить стену величайшего города в Южных Землях? Как еще им удалось бы сделать это, если не благодаря предательству?
