перца болгарского. А свиных ребрышек и шашлыка, маринованного в кефире, и в томатном соусе, и в белом вине, мужики еще в последний день старого года наделали столько, что теперь дамы боялись даже посмотреть в угол кухни, где стоял огромный таз, доверху наполненный мясом; пробегая мимо, из него невзначай кусочничали и в итоге обожрались до неприличия, пришлось даже мизим принимать.
Насытившись, пошли гулять в лес; гиперактивная Машка утащила своего умного Диму с тропинки в самые дебри, то ли целоваться, то ли еще чего поинтереснее, она обожала экстрим, а Мила только теперь спросила своего принца, на кой черт его понесло в Москву, если договаривались отдыхать на природе, и почему у него теперь включен телефон, если договаривались забыть про телефоны.
– Надо было... – Борис замялся, – Кириллу позвонить. Решить насчет машины.
– О боже, – сказала Мила. – Какой Кирилл? Какая машина? Второе января, все отдыхают.
– Машину ты видела. На фотографии.
– И что?
Борис азартно хмыкнул.
– Это не просто машина. Это «Ягуар Икс-Джей-Эс», восемьдесят шестого года. В Англии его можно купить за три тысячи фунтов, а здесь такая тачка стоит в пять раз больше. Их на всю Москву от силы десять штук, и люди с них пылинки сдувают.
– Вау, – спокойно произнесла Мила. – А откуда у Кирилла такая машина?
– Говорит, отдали за долги.
– Что же, – сказала Мила. – Редкая машина – это я понимаю. Но я не понимаю, зачем думать про машину именно второго января?
Прекрасный принц вздохнул.
– Ну... – произнес он, – дело не только в машине.
– А в чем тогда?
– У меня есть... – Борис помедлил, подыскивая слово, – старинный приятель. Хороший человек. Первого января он едет за полсотни верст, чтобы поздравить меня с Новым годом. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Нет, – ответила Мила, хотя у нее был и другой ответ.
Борис кивнул.
– Конечно, – сказал он с досадой. – Ничего не говорит. И я знаю почему. Потому что тебе, любимая, всё равно.
– Нет, не всё равно, – возразила Мила. – А насчет этого твоего Кирилла... Если он приехал – значит, ему что-то от тебя нужно. Не про машину поговорить, а что-то другое. Более важное.
– Да, – сказал он. – Ты права. Ему от меня нужно что-то важное.
– Интересно что?
– Человеческое отношение, – ответил Борис. – Он одинокий мужик, жены нет, детей нет. Я ему как младший брат. Мне было восемь, мы с матерью в коммуналке жили, на Кожуховской, а он только что из армии пришел. Но я был шкет мелкий, а он – как бы... серьезный взрослый парень. Кожаная куртка, нож в кармане – в общем, жизнь понял. Я тогда за ним бегал, как привязанный...
– А сейчас зачем бегаешь?
Борис вздохнул и улыбнулся.
– По-твоему, я за ним бегаю?
– По-моему, да. Полгода назад я про этого Кирилла знать не знала, а сейчас он тебе – старший брат. Это настораживает.
– Он хороший человек. Он... – Борис пошевелил пальцами, – ну... как бы... реальный.
– Зачем он тебе?
– Нужен.
Мила посмотрела на согнутые под снегом еловые ветви.
– Ты мне не нравишься последнее время.
Он засмеялся, как часто смеялся в последние месяцы: чуть принужденно, с бравадой, с наигранной беззаботностью. Как альфа-самец, которому всё нипочем.
– Я сам себе не нравлюсь последнее время.
Она не любила такой его смех.
– Скажи почему. Если хочешь, конечно.
– Мне тридцать лет, – ровным голосом объяснил он. – Понимаешь?
– Да.
– Тридцать лет, – повторил он. – Мама болеет. Бизнес почти не приносит денег. Надо что-то делать. Пора перезагрузиться. Или (он отчеркнул пальцем) еще лучше – снести всю систему и... ну, как бы... заново переустановить.
– Интересно, – тихо сказала Мила. – Надеюсь, это не связано с тем, что мы недавно решили.
– А что мы решили?
– Мы решили делать свадьбу.
– Свадьба тут ни при чем.
– Свадьба не может быть ни при чем, – еще тише возразила она. – Свадьба всегда при чем. Свадьба – это... свадьба, ясно тебе?
– Стоп, – сказал он. – Мы что, ругаемся?
– Нет. Мы не ругаемся. Это ты ругаешься. Говоришь, что мне всё равно. А я спокойна. Я не грубила тебе, ты первый начал.
– Какая разница, кто первый начал?
– Большая.
О боже, подумала она, он ведь Овен. Я все время забываю, что он Овен. Воплощенная инициатива, постоянные новые идеи, постоянная железная решимость претворять их в жизнь. Изобрел новый план – и вперед. Папа – тоже Овен, и он тоже фонтанирует, вся хроника семьи Богдановых привязана к тем или иным затеям неунывающего папы; при первой же возможности мама вспоминает: «Это было в том году, когда наш папа поехал покорять Эльбрус; инструктор вынес его со скал Пастухова на себе», «Это было в том году, когда наш папа собрал дельтаплан из старых раскладушек и во время летных испытаний сломал обе ноги...» – «Да! – восклицал папа, – сломал! Но почти сто метров был в свободном полете!» Мама Милы, мудрая женщина, только улыбалась. Хорошо понимала, что если супруг жаждет свободного полета – мешать ему не надо. Как взлетит, так и приземлится – дело известное.
У Бориса всё иначе. Папа все-таки был скромный советский инженер, и его планы вращались главным образом вокруг идей популярного тогда журнала «Моделист-конструктор». А Борис – дитя нового времени, его бросает из стороны в сторону с ошеломляющей амплитудой. Их знакомство совпало по времени с периодом разочарования и в бодибилдинге, и в ночных автогонках; мужчина почти год находился в метаниях, в поиске новой мегаидеи. То собирался производить инверсионные ботинки, то на полном серьезе предполагал вложить небольшой капитал в гидропонику: выращивать голландскую коноплю на ферме в Тверской области. В 2007-м гидропоника была в моде, некоторые первопроходцы поднимали за полгода по пять тысяч долларов на тысячу вложенных; слава богу, в том же году тверского фермера – главу конопляной концессии – посадили на семь лет.
Потом был последний предкризисный год, в моду вошли покер и современное искусство. Но на современное искусство у Бориса не хватило денег, а в покере сразу не получилось. Проиграл две тысячи евро и на этом прекратил карьеру игрока. Эх ты, сказала ему тогда Мила, зачем тебе карты, если в любви повезло? И то правда, ответил он и утешился с ее активной помощью.
...Из-за деревьев послышался визг Маши и демонический хохот ее умного приятеля; Мила решила, что в такой прекрасный день ругаться глупо, набрала в ладонь снега и, подбежав, затолкала Борису за ворот. Прекрасный принц завопил; она засмеялась и толкнула его со всей силы, плечом в спину, и ногу подставила; опрокинула в сугроб. И отбежала на два десятка шагов.
– Тебе конец, женщина, – прорычал Борис, выбираясь на тропу, срывая с себя куртку и свитер. – Ты не всё про меня знаешь! В январе, в зимнем лесу, я преображаюсь и становлюсь страшным монстром! Я разрываю девушек на части, жарю их на костре и насыщаюсь их сладким мясом!
Голый по пояс, покрытый броней мускулов, он был великолепен. Бросил себе в грудь, в лицо
