Ехала час с четвертью; опоздала, разумеется. Но Шамиль был демократичен и никогда не ругал ее за нарушения дисциплины. Божену, пусть и родственницу, – ругал, а Милу не ругал. Ценил. Не все понимают, что счетовод – прежде всего творец. До появления Милы бухгалтерию возглавляла некая дура, полагавшая главным рабочим инструментом дырокол. Продержалась почти год, потом поняла, что происходит, и уволилась. Мила была не дура – она поняла, что происходит, уже через три месяца. Но не испугалась, посоветовалась с мамой, пошла к Шамилю, нарисовала «схемку» и поставила условие: этого и этого делать не буду, потому что – вилы и стремно, зато могу сделать это и вот это, но не за эту зарплату.
Шамиль тогда сразу увеличил ей оклад и даже потащил в ресторан, говорили только о бизнесе, но девочка Лю знала: бизнесмены очень любят укладывать девушек в постель при помощи разговоров о бизнесе. Мой жених, сказала она, приседает со штангой в сто пятьдесят килограммов, а вы с каким весом приседаете? Шамиль стушевался. Мила подозревала, что оклад был увеличен с прицелом на предполагаемую постель, а вовсе не за умение чертить «схемки», но хозяин компании «Альбатр» проявил характер и назад не отыграл.
Спустя полгода «схемка» принесла плоды, Мила вдвое уменьшила суммы налогов, Шамиль был счастлив и неоднократно признавался, что Людмила Богданова – любовь всей его жизни. Деньги и любовь в голове этого незаурядного человека существовали как одно целое понятие. Очередная удачная операция с тендером превращала босса в куртуазного шевалье, он приходил в офис с платочком в нагрудном кармане и говорил комплименты всем, включая Божену. В плохой месяц босс рычал, пил и ботинки не чистил. Штангу в сто пятьдесят килограммов он запомнил и часто начинал разговоры с фразы: «Я, конечно, всего лишь старый татарин и со штангой не приседаю, но...» Мила оставалась невозмутима. Шамиль был обыкновенный дядька в хорошем мужском возрасте, женат вторым браком, от первой жены – сын-балбес, от второй – дочь, жил на две семьи, тянул еще своих родителей, и родителей первой жены, и второй тоже, вздыхал и содержал, то вставлял зубы первой теще, то отправлял второго тестя в санаторий, то сына двухметрового отмазывал от армии. Вся эта кодла захребетников не любила и не уважала его, кроме, может быть, восьмилетней дочери от второго брака. Бизнесмен, хитрожопый ворюга, активный участник распродажи народного богатства, прохиндей, спекулянт, купи-продай, за копейку удавится, зачем такого уважать?
А Мила его уважала. Мама с папой приучили. Кто работает – того уважай. А как работает, где, чем занимается – это дело третье.
Потом она шесть часов, с перерывами на кофе, считала и пересчитывала прошлый, 2009, год, иногда поднимая глаза на стену перед собой, где висел самодельный плакатик:
НА ТРИ ВЕЩИ МОЖЕТ БЕСКОНЕЧНО СМОТРЕТЬ ЧЕЛОВЕК:
НА ГОРЯЩИЙ ОГОНЬ,
НА ТЕКУЩУЮ ВОДУ
И НА ТО, КАК РАБОТАЮТ ДРУГИЕ.
Вечером сидели с Машей в итальянском ресторане, полупустом (дорогом, поэтому полупустом), курили тонкие сигареты, думали, Монахова не собиралась пить, долго крепилась, потом все-таки потребовала коктейль, для разгона мысли, и это помогло.
– Кстати! – воскликнула она, потребовав у официанта повторить. – Я тут одну статью читала. Не бойся, не в «Космо». В каком-то реальном журнале, не помню название. Но суть такая: не надо слишком быстро себя тратить. Даже если сильно любишь – нельзя сразу прыгать, как с обрыва, надо уметь себя притормаживать, беречь эмоции...
– Не хочу, – сказала Мила. – Не хочу беречь эмоции. Что это за любовь, если бережешь эмоции?
– А вот у тебя и вышло, что они закончились.
– Эмоции?
– Да.
– О боже, – сказала Мила. – Да моих эмоций на три жизни хватит. Я взрослая девушка, я созрела для серьезных отношений, и я...
– Вот! – воскликнула Монахова. – Ключевое слово! Серьезные отношения. У тебя всё должно быть серьезно. Простроено, понятно, по полочкам разложено. Ты слишком много работаешь, Лю. Бухгалтерия – это бухгалтерия, а любовь – это любовь...
Зато ты всегда за чужой счет живешь, хотела ответить Мила, но промолчала. Ей тоже хотелось коктейль, но как тогда вести машину? А Маша приехала на такси, и деньги ей дал умный Дима. И на такси, и на коктейль, и на всё остальное.
– О боже, – пробормотала Мила, – при чем тут бухгалтерия? Человек либо умеет любить, либо не умеет. Я умею. Не во мне дело, понимаешь? Не во мне. В нем.
– Думаешь, он не умеет любить?
– Не знаю.
– Никто из них, – сказала Монахова, – не умеет любить. Никто.
Тут в зале включили новый диск, запел Джанни Моранди, “Parla piu piano”, а что еще могут крутить в итальянском ресторане, – обе они, пока играла песня, известная всему миру по фильму «Крестный отец», не проронили ни слова, и за соседними столами тоже перестали разговаривать и звенеть вилками.
– Вот такой, – вздохнула Монахова, – умеет любить. Если б мне так спели – дала бы сразу.
Мила отмахнулась.
– Ну, это итальянец, наши так не могут. Ни петь, ни любить. Наши все закрытые, твердые. Борис очень закрытый человек, всё в себе носит.
Маша смерила ее взглядом, улыбнулась.
– Знаешь что?
– Ну.
– Ты его любишь.
– Конечно. А кто говорит, что я его не люблю?
– Тогда я вообще ничего не понимаю.
О боже, подумала Мила. Не понимаешь и не поймешь. Ты от одного к другому бегаешь, ищешь, где бы приземлиться на всё готовое – а я не умею на всем готовом, это нечестно, да и не бывает так никогда.
– Что тут непонятного? – спросила она. – Да, люблю. Но могу сильнее, гораздо сильнее, в тысячу раз сильнее! И от этого... это и есть, по-моему, самое главное счастье. Чтобы с каждым днем – сильнее и сильнее. А он... Ему хватает того, что есть. Не по жизни, а именно в любви. По жизни он тоже хочет вперед и вверх. Ну, эти все штуки, знаешь, типа, личный рост, продвижение, шаг за шагом... А в любви не так, в любви его всё устраивает! Он не хочет, чтоб я его любила еще сильнее. А я могу! А он не хочет! Ему хватает того, что есть. И это задевает, понимаешь?
– Конечно, – сказала Монахова.
– Хорошо, – Мила почувствовала, что раздражена. – Понимаешь – тогда объясни. Вот мужчина, хороший человек, умный, сильный, всё при нем. Очень хочет развиваться. Всё время твердит: «Ах, мне тридцать лет, а я не двигаюсь вперед, я мало знаю, мало умею и мало имею... Мне нужно больше, я мало сделал, у меня ничего нет...» То есть он хочет развивать себя. А любовь развивать – не хочет! Ему всего мало – а любви достаточно!
Ей самой понравилось, как она сформулировала, как ясно очертила проблему, и подруга Маша, минуту назад сильно раздражавшая своими хмельными циничными ухмылками и самоуверенными репликами, теперь вызывала симпатию; Мила поняла, что благодарна ей, все-таки они именно сегодня и сейчас, вдвоем, добрались до сути, – но подруга Маша ухмыльнулась как-то особенно цинично, взросло и грустно, наклонилась через стол и ответила:
– А потому что любовь для него – не главное.
– Значит, и я для него – не главное?
– Может быть.
– Тогда, – Мила решилась и озвучила, – свадьбы не будет.
– Слушай, Лю. Что ты уперлась в эту свадьбу? Посмотри вокруг, кто сейчас замуж выходит?
– Ты.
