пытается настроить некий расстроенный механизм.
– Отпусти нас, – попросила она.
– Что?
– Отпусти нас. Бориса, меня.
– Не могу.
– Всё ты можешь.
– Не всё, – с сожалением сказал людоед и сжал пальцы, отчаявшись, видимо, настроить расстроенное. – Не всё. Не могу я. Конец пришел твоему Борису. Хочешь, скажи ему это прямо сегодня. Накажу я его. За глупость. Он думал, что жить умеет. Он меня из песочницы своей учил и по плечу похлопывал. Было такое, однажды. Очень он меня разозлил, поняла, нет? Так разозлил, что я никому такое не расскажу никогда, всё равно не поверит никто. Даже ты.
– Я поверю. Расскажи.
– Придешь еще раз – расскажу.
Мила кивнула:
– Приду.
Глава 2
В тренде
Он сидел, молчал, слушал – и удивлялся. Сначала смотрел, потом перестал просто смотреть, а начал изучать. И слушать тоже перестал, а начал вслушиваться, внимательно, словно бы в замысловатую музыкальную пьесу. Таких, как Борис – взрослых мальчиков, – много видел он вокруг себя, но всерьез не воспринимал. Мальчики – они и есть мальчики. Чистенькие, веселые, все прекрасно одетые, почти все – рослые, крепкие. Все-таки на рубеже восьмидесятых и девяностых, когда вся страна стонала от безденежья, очень многие отцы и матери умели находить и мясо, и рыбу, и фрукты – дети получали полноценное питание, и косточки их росли без удержу.
Но этот был не просто мальчик, а тот самый мальчик. Пацанчик Бориска. И его квадратные плечи и бычья шея не удивляли. Папа-академик не бедствовал даже в самые дикие перестроечные годы. Кормил ушастого-голенастого отпрыска полным набором жиров и углеводов. Был тоненький, стал плотненький.
И мама, замеченная, вместе с сыном, в кофейне на Большой Полянке, тоже была не такая тоненькая, как в далеком восемьдесят восьмом году, уже раздавшаяся в талии, и плечи рыхловаты, и грудь висит – зато несравнимо более холеная.
Красивый и мускулистый сын ее пить не умел; уже на третьей рюмке нарушил естественную субординацию, стал фамильярен и громогласен. Разложил перед собой зажигалку, телефон, ключи с брелоком, пачку сигарет; этикетка на пачке наполовину заклеена черно-белым предупреждением: “Il fumo uccide”, то есть сигареты были непростые, а из Европы, и всё остальное тоже не простое, а со смыслом. В процессе хмельной беседы юный предприниматель непрерывно манипулировал предметами, брал, двигал, прикуривал, щелкал, позвякивал и вертел в пальцах, чтобы каждому было понятно, что в этом непростом кабаке он тоже не самый простой парень.
А Кирилл – наоборот, сделался сентиментален. Ему хотелось спросить: «А помнишь, я тебя вот этим пальцем в ребра тыкал, а ты смеялся?» Или: «А помнишь, мама твоя нашла у тебя в кармане патрон от макарова, который я тебе подарил?»
Еще больше хотелось, чтобы собеседник кивнул и ответил: «Да, помню. Я тогда тебя не выдал; сказал, что на улице нашел. И мама выбросила патрон в помойное ведро...»
Но юный атлет не был настроен вспоминать прошлое. В принципе, Кирилл его понимал. Лебеди не желают возвращаться во времена гадких утят. Лебеди хотят махать крыльями.
И мальчик стал махать.
– Подъем бешеный! – вещал он, ухмыляясь счастливо и значительно. – Люди хватают всё шикарное! Всё равно какое – лишь бы шикарнее, чем у соседа. Всё... ну, как бы... как в сказке, понимаешь? Про деньги, про цену – вообще вопрос не стоит. Работаю по принципу “show me”. Приезжает дядя на «бентли», заходит в рум, оглядывается – и ты понимаешь: сейчас он скажет “show me!” – и в этот момент ты должен ответить! Если не ответишь – дядя уедет и больше никогда не вернется. Но от меня, – юный бизнесмен тыкал себя большим пальцем в солнечное сплетение, – никто не уезжал. Я любого удивить могу. Ручка коробки передач из чистого золота в виде головы Мефистофеля – как тебе? А ведь у меня, если разобраться... ну, как бы мелкая лавочка! Занимаюсь главным образом интерьером салона. Кресла, потолки, фурнитура, кнопочки всякие – на большее не замахиваюсь... Максимум могу колеса дорогие сделать, несерийные, аэрографию исполнить или решетку радиатора придумать... А люди покрупнее, кто моторы заряжает или ходовую часть, – они вообще миллионы загребают!
– Ничего себе, – удивленно отвечал Кактус. – Неужели миллионы?
– Слушай, Кирилл, – бывший гадкий утенок навалился на стол, не забывая периферийным зрением улавливать ротацию блядей у стойки бара. – Извини, конечно, но я вижу – ты реально отстал от тренда. Так нельзя. Если ты не в тренде, ты проиграешь.
– Научи, – попросил Кактус. – Научи меня, старого дурака, быть в тренде.
Он вложил в просьбу столько презрительной иронии, что мальчик Бориска, пусть и пьяный, обязан был опомниться и возразить.
«О чем ты, Кирилл, – должен был сказать лопоухий пацанчик. – Ты меня старше на десять лет. Я ходил в первый класс, а ты уже знал, что надо считать в уме, а не на бумажке. Я еще поперек кровати спал, а ты уже гранаты чеченам продавал по рыночной цене. Чему я тебя могу научить, Кирилл? Против тебя я всегда был и буду пацан сопливый! Зачем издеваешься надо мной, Кирилл? Если я выгляжу слишком самодовольным – извини...»
Но юный гений так не сказал.
Он отодвинул ключи c брелоком “Subaru WRX”, пододвинул сигареты и зажигалку, закурил, сигареты вернул в центр стола. «Хорошо хоть на попа не поставил», – подумал Кактус.
– Это очень просто, – начал юный гений. – Чтобы уловить тренд, надо нюхать воздух. Как зверь нюхает. Тренд нельзя потрогать, он растворен в эфире. Главное – обоняние.
– Чуйка, – подсказал Кактус.
– Да! – покровительственно усмехнулся мальчик. – Чуйка! Это просто. Слушай, как надо делать. Верхний слой вообще в России не живет. Кто в Лондоне, кто в Майами, кто на три или четыре страны, летом в Канны, на фестиваль, потом в Монако, на «Формулу-1», – в общем, их не достать. Но под ними есть другой слой – эти люди вынуждены жить в России, потому что тут их держат дела, бизнес, и они хотят жить тут, но чтобы всё было как там. Надо учить английский и сидеть в Интернете – вот и вся чуйка. В Сети есть все моды, все идеи, все передовые мысли...
Он говорил про бизонью кожу, про хромирование, никелирование и золотое напыление, но Кактус уже не слушал. У него звенело в ушах.
Так бывает, когда тебя – взрослого человека на пороге сорокалетия – ничто не может удивить или задеть, когда тебя не трогают даже оскорбления, и вдруг сам бог решает оскорбить тебя.
Вчера это дитя угощалось твоими шоколадками, а сегодня учит нюхать воздух.
А ты втягиваешь его ноздрями уже четверть века, этот воздух, и всегда знаешь, откуда ветер дует. И знаешь самое главное и страшное: ветер всегда дует с одной и той же стороны.
Тренд никогда не меняется.
Когда-то, давным-давно, ты по доброте и великодушию пытался научить мальчика главному тренду. А тот не воспринял простую науку. Не понял ее.
Кирилл вздохнул и потянул носом.
Мальчик Бориска, бывший ушастый пожиратель халявного шоколада, а ныне мощный бизнесмен при бицепсах, издавал его любимый запах.
Запах новой еды.
– Погоди, – перебил Кирилл вошедшего в азарт юного гения. – Я не понял: тебе это нравится?
