Глаза открылись – сверкающие, горящие. Вскинутая рука полоснула воздух в дюйме от лица Джорджа, оставив пять невидимых прорех – пройди пальцы хоть сколько-нибудь ближе, и вместо того, чтобы курить с Хулио Эстевесом, он штопал бы щеку в травматологии.
– ДА ВЫ ПРОСТО ШАЙКА ГНИД БЕЛОЖОПЫХ, ВОТ ВЫ КТО! – визгливо завопила негритянка. Ее глаза были полны поистине адского пламени, лицо – чудовищно, оно лишь отдаленно напоминало человеческое. – ВСЕХ ПИЗДЮКОВ БЕЛОЖОПЫХ, КАКИЕ НА ГЛАЗА ПОПАДУТСЯ, УБЬЮ НА ХЕР! А СПЕРВА ВЫХОЛОЩУ! ЯЙЦА ПООТРЫВАЮ И В ИХНИЕ ЖЕ ХАРИ ПОПЛЮЮ! Я ИМ…
Это было сумасшествие. Бред. Она говорила как негритянка из мультфильма, спятившая Бабочка Мак- Куин. К тому же она – оно – производило впечатление чего-то нечеловеческого; это визжащее, корчащееся существо просто не могло полчаса назад подвергнуться импровизированной ампутации в тоннеле метрополитена. Она кусалась. Она снова и снова силилась достать Джорджа скрюченными пальцами. Из носа летели сопли, с губ – слюна. Изо рта лилась грязь.
– Сделай ей укол, док! – пронзительно крикнул один из фельдшеров. Он был очень бледен. – Христа ради, сделай ей укол! – Фельдшер потянулся к ящику с запасом медикаментов. Джордж оттолкнул его руку.
– Пошел на хуй, говнюк.
Джордж опять посмотрел на пациентку и увидел, что на него глядят спокойные, интеллигентные глаза первой женщины.
– Я буду жить? – спросила она тоном светской беседы. Он подумал: «Она не знает о провалах в своем сознании. Абсолютно ничего не знает». И через секунду: «А значит, и другая тоже».
– Я… – Он сглотнул, растер под халатом грудь в том месте, где бешено прыгало сердце, и приказал себе: возьми себя в руки. Ты спас этой женщине жизнь. Проблемы ее психики – не твоя забота.
– С вами-то все в порядке? – спросила она, и неподдельная тревога в ее голосе заставила Джорджа улыбнуться – она спрашивала его.
– Да, мэм.
– На какой вопрос вы отвечаете?
В первую секунду он не понял, потом до него дошло.
– На оба, – ответил он и взял ее за руку. Молодая женщина стиснула пальцы Джорджа, а он заглянул в сияющие яркие глаза и подумал: «влюбиться можно»… вот тогда-то ее пальцы и превратились в когтистую лапу, и Джордж услышал, что он – драный беложопый козел, и она не просто оторвет ему яйца, она его ебальник разжует и выплюнет.
Джордж отшатнулся и посмотрел, не кровоточит ли рука, несвязно думая: если кровит, придется что-то предпринять, поскольку баба ядовитая, настоящая отрава, и ее укус – все равно что укус медянки или гремучей змеи. Крови не было. А когда Джордж опять поглядел на свою пациентку, то увидел другую женщину – ту, первую.
– Пожалуйста, – сказала она. – Я не хочу умирать. Пожа… – И окончательно лишилась чувств. К счастью для всех.
– Так что ты думаешь? – поинтересовался Хулио.
– Насчет того, кто попадет на чемпионат? – Джордж каблуком мокасина раздавил окурок. – «Уайт Сокс». Мы с ребятами поставили на них, я в доле.
– Что ты думаешь про эту дамочку?
– Я думаю, что она, может быть, шизофреничка, – медленно проговорил Джордж.
– Да знаю. Я про другое: что с ней будет?
– Не знаю.
– Ее надо выручать, старик. Кто поможет?
– Ну, я-то уже помог, – отозвался Джордж, однако лицо у него горело, словно к щекам прихлынула краска стыда.
Хулио поглядел на него.
– Раз ты больше ничем не можешь ей помочь, дай ей помереть, док.
Джордж посмотрел на Хулио, но мгновение спустя сделал открытие: он не в силах вынести то, что видит в глазах кубинца. Не обвинение, нет. Печаль.
И он ушел.
Ему было куда пойти.
Пора Извлечения:
Со времени несчастного случая ситуацией преимущественно владела по-прежнему Одетта Холмс, однако на первый план все чаще и чаще выступала Детта Уокер, а больше всего на свете Детте нравилось воровать. То, что трофеи всякий раз оказывались сущим хламом, значения не имело – так же, как и то, что погодя Детта частенько выбрасывала свою добычу.
Важен был сам процесс.
Когда в суперсаме Мэйси в ее сознание вторгся стрелок, Детта издала пронзительный вопль ярости, ужаса и испуга, а ее руки примерзли к дешевым поддельным драгоценностям, которые она горстями пихала в сумочку.
Кричала Детта оттого, что когда Роланд проник в ее сознание, выступил вперед, она на миг почувствовала другую, точно у нее в голове распахнулась некая дверца.
И пронзительно закричала: непрошеный гость, чужак, насилующий ее своим присутствием, был белым.
Видеть его она не могла, и тем не менее чувствовала: пришелец – белый.
Люди оглядывались. Дежурный по этажу увидел вопящую женщину в инвалидном кресле; раскрытую сумочку; увидел руку, которая замерла, не закончив набивать ее дешевой бижутерией, хотя сумка (даже с расстояния в тридцать футов) выглядела в три раза дороже похищаемой ерунды.
Дежурный по этажу гаркнул: «Эй Джимми!». Джимми Хэлворсен, один из штатных детективов универмага Мэйси, огляделся, заметил, что происходит, и опрометью кинулся к негритянке в инвалидной коляске. Не бежать Джимми не мог – он восемнадцать лет отработал в городской полиции, и привычка бросаться к месту происшествия бегом, давно была встроена в его систему – но уже думал, что дело швах. Всякий раз выходило, что брать пацанье, калек, монашек – только попусту говняться. Все равно как спорить с пьяным. Всплакнув перед судьей, эта публика преспокойно удалялась. Убедить суд, что и калека может быть мразью, было тяжело.
И все-таки Джимми бежал.
Роланд на миг ужаснулся той змеиной яме ненависти и отвращения, в какой очутился… а затем услышал истошный крик женщины, увидел здоровяка (живот у него был, как мешок с картошкой), бежавшего к ней/к нему, увидел, что на них смотрят, и взял ситуацию в свои руки.
Внезапно он и эта женщина с очень смуглыми пальцами стали одним; Роланд ощутил странную душевную раздвоенность, но пока не имел возможности задуматься над этим.
Развернув кресло, он принялся толкать его вперед. Замелькали, убегая назад, полки. Люди отскакивали в стороны. Детта упустила сумочку; оттуда, оставляя на полу широкий след, хлынули украденные сокровища, посыпались документы. Заскользив на цепочках поддельного золота и футлярчиках с губной помадой, толстопузый с размаху сел на пол.
«Вот говно!» – в бешенстве подумал Хэлворсен, и его рука на миг зарылась под спортивную куртку, где в кобуре лежал пистолет тридцать восьмого калибра. Затем к Джимми вновь вернулась способность мыслить здраво. Он брал не торговца наркотиками, не вооруженного грабителя, а увечную черномазую дамочку в инвалидном кресле. Она катила так, точно в магазине шли какие-то хулиганские гонки, и все равно оставалась черномазой увечной бабой, не больше. Что тут будешь делать, стрелять? То-то был бы класс! И кстати, куда это она навострилась? Проход заканчивался тупиком, двумя примерочными.
Джимми с трудом поднялся, потирая ноющий зад, и, слегка прихрамывая, продолжил погоню.
Инвалидное кресло пулей влетело в примерочную. Дверь захлопнулась, едва пропустив за порог рукоятки, приделанные сзади к спинке кресла.
«Тут ты и попалась, стерва, – подумал Джимми. – Ну, нагоню же я на тебя страху, мало не покажется. Пусть у тебя дети-сироты, пусть жить тебе осталось всего год – насрать. Обижать – не обижу, но
