оставшийся на станции. Голос его звучал крайне возбужденно.
— Это Ронни? Кто-нибудь еще есть — что, только Рой? Ладно, не имеет значения, — слушай, это очень важно.
— Выкладывай, — ответил Ронни. Мы оба очень удивились, впервые услышав Тима столь взволнованным.
— Нам нужно воспользоваться «Утренней звездой». Я пообещал командору, что она будет готова через три часа.
— Что? — выдохнул Ронни. — Не верю!
— На споры нет времени — я все объясню позже. Остальные уже летят к вам — им придется воспользоваться скафандрами, поскольку «Жаворонок» вы забрали с собой. А теперь составьте список по пунктам, который я вам продиктую, и начинайте проверять…
В течение двадцати минут мы проверяли приборы — точнее, те из них, которые были работоспособны. Мы не могли представить себе, что случилось, но были слишком заняты, чтобы предаваться размышлениям. К счастью, я успел так хорошо узнать «Утреннюю звезду», что смог во многом помочь Рону, считывая для него показания датчиков и так далее.
Наконец в шлюзе послышался стук и лязг, и оттуда появились трое наших товарищей, тащивших за собой батареи и инструменты. Они прилетели на одном из ракетных тягачей, использовавшихся для перемещения кораблей и грузов вокруг станции, и привезли две цистерны топлива — достаточно, чтобы заполнить вспомогательные баки. От них- то мы и узнали, из-за чего весь сыр-бор.
Требовалась срочная медицинская помощь. Один из пассажиров с лайнера Марс — Земля, только что причалившего к Жилой станции, серьезно заболел, и ему необходима была операция в течение десяти часов. Единственным шансом спасти ему жизнь было доставить его в Космический госпиталь — но, к несчастью, все корабли на Ближней станции находились на техобслуживании, и, чтобы подготовить их к полету, нужен был как минимум день.
Именно Тим уговорил командора дать шанс стажерам. Он напомнил, сколь ответственно мы отнеслись к уходу за «Утренней звездой», ну а требования для полета к Космическому госпиталю были на самом-то деле минимальны. Топлива требовалось немного, и даже незачем было запускать главные двигатели. Весь путь можно было проделать на вспомогательных ракетах.
Поскольку альтернативы все равно не было, командор Дойл неохотно согласился, но с условием: мы должны доставить «Утреннюю звезду» на станцию, там ее заправят, а уж затем пилотировать корабль будет он.
В течение следующего часа я изо всех сил старался быть полезным, и в конце концов меня приняли в команду. Моей задачей было закрепить на «Звезде» все свободно плавающие предметы, которые могут обрушиться нам на головы, когда будут включены двигатели. Возможно, «обрушиться» — слишком сильное слово, ведь мы не собирались чересчур ускоряться. И все же любой незакрепленный предмет мог стать опасной помехой, попади он в неподходящее место.
Наконец Норман Пауэлл запустил двигатели. Сперва он дал короткий толчок с очень низким ускорением, а все остальные наблюдали за приборами — нет ли признаков опасности. Все мы, приняв меры предосторожности, были в скафандрах. Если бы один из двигателей взорвался, то, вероятно, находившимся в рубке управления это не причинило бы вреда, но в корпусе легко могла образоваться пробоина.
Впрочем, пока все шло по плану. Небольшое ускорение заставило нас всех сместиться к стене, неожиданно ставшей полом. Затем ощущение веса снова исчезло.
Мы еще раз проверили показания приборов, и Норман сказал:
— Похоже, двигатели в порядке. Поехали.
Так «Утренняя звезда» начала свое первое после долгого перерыва путешествие. Впрочем, это трудно было назвать путешествием по сравнению с ее легендарным, столетней давности полетом на Венеру. Ведь всего-то около восьми километров отделяло «кладбище» от Ближней станции. Однако для нас, стажеров, это было настоящее приключение и, несомненно, знаменательное событие, поскольку все мы очень любили наш чудесный старый корабль.
Мы достигли Ближней станции минут через пять, и Норман остановил корабль в нескольких сотнях метров от нее, не желая рисковать. Вокруг уже кружили тягачи с буксировочными тросами, и вскоре «Утренняя звезда» пришвартовалась к станции.
Именно тогда я решил, что мне лучше держаться в стороне. В задней части мастерской, которая когда-то была трюмом «Утренней звезды», имелось несколько маленьких помещений, обычно использовавшихся под кладовые. Сейчас туда была сложена и надежно закреплена большая часть оборудования, однако оставалось еще много свободного места.
Мне хотелось бы объяснить одну вещь — я не считаю, что здесь следовало употребить слово «заяц». Никто на самом деле не говорил мне, чтобы я покинул корабль, и я нигде не прятался. Если бы кто-то зашел в мастерскую или пошарил в кладовой, он бы меня наверняка увидел. Но никто не появился, так что чья в том вина?
Мне казалось, что время течет невероятно медленно. Я слышал отдаленные крики команд, а затем раздался гул топливных насосов, который невозможно ни с чем спутать. Потом последовала еще одна долгая пауза. Вероятно, командор Дойл ждал, когда корабль окажется в нужной точке орбиты вокруг Земли, прежде чем включить двигатели. Я понятия не имел, когда это произойдет, и напряжение все возрастало.
Наконец взревели ракетные двигатели и вернулся вес. Соскользнув по стене, я обнаружил, что снова стою на твердом полу. Я сделал несколько шагов, чтобы проверить ощущения, — и они не очень мне понравились. За прошедшие две недели я настолько привык к отсутствию гравитации, что ее временное возвращение казалось досадной помехой.
Грохот двигателей продолжался минуты три-четыре, и я почти оглох от шума, хотя и заткнул пальцами уши. Никто не предполагал, что пассажирам придется находиться так близко к двигателям, и я очень обрадовался, когда ускорение внезапно ослабло и рев начал стихать. Вскоре он смолк окончательно, хотя в ушах у меня продолжало звенеть, и прошло некоторое время, прежде чем я снова стал нормально слышать. Но я не обращал на это внимания — главное, что полет начался и никто уже не мог отправить меня назад.
Я решил немного подождать, прежде чем отправиться в рубку управления. Командор Доил наверняка все еще был занят расчетом курса, и мне не хотелось ему мешать. Кроме того, нужно было сочинить правдоподобную историю.
Мое появление изрядно всех удивило. Наступила полная тишина, когда я вплыл в дверь и сказал:
— Привет! Я думал, меня хоть кто-нибудь предупредит, что мы собираемся взлетать.
Командор Дойл молча уставился на меня, и несколько мгновений я не мог понять, собирается он разозлиться или нет. Наконец он спросил:
— Что ты тут делаешь?
— Закреплял оборудование в кладовой.
Он повернулся к Норману, вид у которого был довольно мрачный:
— Это правда?
— Да, сэр, это я дал ему такое поручение. Но я думал, он уже все закончил.
Командор немного подумал, затем сказал мне:
— Что ж, сейчас у нас нет времени разбираться, что к чему. Ты здесь, и нам придется с этим мириться.
Слова эти не слишком меня вдохновили, но могло быть и намного хуже. А выражение лица Нормана запомнилось мне надолго.
Остальную часть команды «Утренней звезды» составляли Тим Бентон, смотревший на меня с недоуменной улыбкой, и Ронни Джордан, старавшийся вообще не глядеть на меня.
У нас было двое пассажиров. Один из них — больной, привязанный к закрепленным на стене носилкам, которому пришлось дать снотворное, чтобы он оставался без сознания все время полета. С ним был молодой врач, который то и дело с тревогой смотрел на часы и время от времени делал своему пациенту укол. Вряд ли за все время он произнес больше десятка слов.
