Страхову[798]
<С.-Петербург> 22 июня <1861 г.>
…Участвую я, главным образом, во 'Времени', журнале молодом, но весьма недурном, подающем большие надежды. Там была полемика с Лавровым, нынешним редактором 'Энциклопедического словаря'. Дело это, однако, пустое. Но я под забралом вел и веду там полемику с господами Авдеевым, Веселовским, Панаевым, Вейнбергом, Чернышевским, Писаревым и т. п. Находят, что дело идет хорошо[799] <…>
Живу я по-прежнему. Много книг, много народу, куча новых знакомых. Все это, однако же, составляет не много счастья…
Автограф // ЦНБ АН УССР. — III.19146.
29. А. С. Суворин[800] — М. Ф. де Пуле[801]
<Москва> 13 июля 1861 г.
Добрейший Михаил Федорович, писать и есть что, да, изволите ли видеть, какое обстоятельство останавливает: тут, говорят, в Москве есть почтовые цензора, которые распечатывают и читают десятое письмо.
Цензура беснуется — № 57 'Речи' задержан цензором, и, верно, вовремя вы его не получите. Дело в том, что для этого номера была набрана статья Лескова 'О современном недобросовестном направлении русских журналистов и литераторов'. Лесков говорит против паясничества. Цензура не пропустила статью на том основании, что она написана не спокойным тоном, как бы следовало, и что автор позволил себе площадные ругательства в ней. А заметьте себе, что там и тени ругательства не было[802]. Феоктистов[803] сейчас же написал дерзкое письмо к цензору, в котором прямо сказал, что г. Петров лжет[804]. На это цензора не обижаются, а редакция хочет еще, по настоянию Лескова, подавать на цензора жалобу. Из 'Внутреннего обозрения', которое писал также Лесков, половина уничтожена[805], и Петров, цензор 'Русской речи', увидав вчера Феоктистова, воскликнул: 'Что у вас за сотрудники — это ужас: критикуют распоряжения правительства!' Но что милее всего — так это то, что этот же самый Петров сказал вчера Феоктистову: 'Я вам ужасную статью пропустил'. — 'Какую?' — 'А статью Сухарева'. — 'Да что ж в ней ужасного?' — 'Как же, она восстает против 'Современника'. А до нас доходят слухи, что 'Современник' — в стачке с правительством'[806]. Каково это вам покажется? Правительство в стачке с красными. Каковы цензора!
Кстати, графиня просила меня передать вам, что она сама пишет критику на роман Достоевского 'Униженные и оскорбленные'. Она уже начала писать. Не знаю или, лучше сказать, не помню, поручила она вам писать об этом романе или нет. Мое дело, впрочем, сторона — передаю, что мне сказано было, а вы, знаю, и не читали еще романа — ожидали конца — следовательно не в большой потере[807]. Критика на 'Старое старится, молодое растет'[808] — также поручена кому-то. Сотрудников у ней пропасть, и делается все как-то по- домашнему, своим кружком[809]…
Автограф // ИРЛИ. — Ф. 569. — Ед. хр. 587.
30. А. С. Суворин — М. Ф. Де Пуле
<Москва> 17 июля <1861 г.>
…Я уже писал вам, что о романе Достоевского она пишет сама[810] — о романе Потанина рецензия также заказана, — кажется, Некрасову[811], точно так же, как и о романе Потехина 'Бедные дворяне'. Следовательно, для 'Русской речи' нет вам надобности писать об этих вещах. О Полонском графиня просит вас написать непременно, но при этом она говорит, что невысокого она мнения о таланте этого поэта, что вы, конечно, должны принять к сведению. Впрочем, его роман в стихах, который петербуржцы, как слышно, ставят на одну доску с 'Онегиным' Пушкина, может быть, поколеблет ее убеждения, а вас утвердит в значительности дарования Полонского[812] <…> Цензура ужасная, просто поворот к старому[813]…
Автограф // ИРЛИ. — Ф. 569. — Ед. хр. 587.
31. А. С. Суворин — М. Ф. Де Пуле
Москва. 27 декабря 1861 г.
…Относительно народа я вполне сочувствую 'Времени'[814]. Но, кстати, неужели безусловно вам нравится этот журнал? Ведь он держится беллетристикою, а не чем другим. Ведь критический отдел его вельми слаб, ведь что-то новое только и есть в статьях Ф. Достоевского ('Книжность и грамотность')[815]. Относительно искусства я вам скажу только одно, что в наше время, как хотите, а искусство отложить бы в сторонку и не трогать его…
Автограф // ИРЛИ. — Ф. 569. — Ед. хр. 587.
32. М. М. Достоевский — Н. Н. Страхову
<С.-Петербург, 1861 г.?>
Брат был у меня вчера весьма поздно, и потому только нынче утром могу уведомить вас, добрейший Николай Николаевич, что, по зрелом обсуждении, мы боимся напечатать Маколея[816]. Ради бога, не примите этого обстоятельства за что-нибудь другое. Вы знаете, какое уважение мы оба с братом питаем к вам, и потому <будьте> на этот счет покойны[817]…
Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 1159. — Оп. 2. — Ед. хр. 5.
33. М. М. Достоевский — Н. Н. Страхову
<С.-Петербург> 7 января <1862 г.?>
Вы страдали по 'Времени', а я всю неделю по вас. Очень нужно было вас видеть; во-первых, потому, что необходимо было учинить окончательный расчет; во-вторых, чтоб поговорить о следующей книге, а в- третьих, просто потому, что я всегда счастлив и рад, когда вас вижу у себя. Прислать книги сейчас не могу, потому что завтра праздник и люди мои гуляют — просто некого послать. Завезу вам экземпляр завтра к брату, где с вами надеюсь увидеться, и передам его вам[818]…
Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 1159. — Оп. 2. — Ед. хр. 5.
34. М. П. Покровский[819] — Н. Н. Страхову
Онега. 30 января-2 февраля <1862 г.>
