ПОВЕСТЬ О ВЕЛИКОМ МИРЕ

провинностей? Лучше уж по примеру Бо И[405] голодать, укрывшись на горе Шоуян, — и залился слезами.

После этого его милость Сукэакира, от нахлынувших чувств не в силах сдержать слёзы, долго не мог ничего сказать. А потом произнёс

— Говорят так: «Верноподданный никогда не выбирает себе государя. Он только видит, что исполняя свои обязанности, он может управлять государством». Поэтому Бай Лиси дважды служил циньскому Мугуну[406] и долгое время поддерживал его власть. Гуань И-у, пользуясь доверием и помогая цискому Чэнгуну, девять раз являлся ко двору разных повелителей[407], Чэнгун ничего не говорил своему подданному о его преступлении, когда тот стрелял ему в застёжку[408]. Правда, в мире все говорили, что стыд от торговли своей шкурой не искупить. Теперь, когда воинские дома таким образом вас прощают, не будет ли сверх этого распоряжения о помиловании двоих ваших досточтимых сыновей? А какой толк был в том, что Бо И и Шу Ци голодали? Сюй Ю и Чао Фу жили в уединении и не признавали служения[409]. Прежде всего, — что лучше: спрятаться и надолго отрезать своим потомкам путь к продвижению вперёд или, служа при дворе, не лишаться плодов долгих блестящих деяний собственных предков? Уподобляться птицам и животным — этого Конфуций не признавал.

Такие доводы исчерпал его милость Сукэакира, убеждая собеседника. Тогда его милость Нобуфуса с истинным смирением склонил лицо и произнёс:

— Сказано: «Если человек расстаётся с жизнью отягощённым виною, значит, он не соблюдал советы старых мудрецов по вечерам исправлять сделанные за день ошибки. Если грязь скрываешь до конца, значит, это тебя поэт осуждает за варварское лицо». Написать такие стихи чжоуского Цао Цзыцзяня[410] на обложке этого послания — самое подходящее.

Так он промолвил и в конце концов передал посланцу согласие принять предложение государя.

3 О ТОМ, КАК ПОГАС НОВЫЙ ВЕЧНЫЙ СВЕТИЛЬНИК В ЦЕНТРАЛЬНОМ ПАВИЛЬОНЕ

В ту пору в столице и в провинции происходило много удивительного. Во внутреннее помещение Центральной пагоды Нэмото Горных врат прилетела пара диких голубей, влетела в лампадницу с маслом для нового вечного светильника, и пламя в светильнике тотчас погасло [411].

В темноте пагоды эти дикие голуби заблудились, сложили крылья и сели на буддийский алтарь.

Тут со стороны балки выбежала красная, словно выкрашенная киноварью, ласка, насмерть загрызла этих голубей и скрылась.

А то, что называется вечным светильником, это тот светильник, который установил прежний император[412], когда он осчастливил своим посещением Горные врата. Как в древности император Камму[413] благоволил лично установить его и наречь вечным светильником, государь собственноручно связал вместе сто двадцать фитилей, налил масла в серебряную лампадницу и сам изволил привернуть фитили.

Это был вечный светильник, с самого начала целиком посвящённый августейшим молитвам о том, чтобы бесконечно сияла императорская линия, и в то же время — мыслям о ярких огнях светильника мудрого Закона[414], озаряющего тьму там, где пребывают существа шести обликов[415], поэтому он не должен погаснуть никогда. Это удивительно, что светильник погас, когда прилетели дикие голуби. Удивительно также, что их насмерть загрызла ласка.

4 О ТОМ, КАК ЗАБАВЛЯЛСЯ ТАНЦАМИ ДЭНГАКУ[416] ВСТУПИВШИЙ НА ПУТЬ ИЗ САГАМИ[417] И О БОЙЦОВЫХ СОБАКАХ

А ещё в это время в столице процветали увлечения танцами дэнгаку. Знать и простолюдины — все и каждый ими увлекались. Услышав об этом, Вступивший на Путь из Сагами вызвал к себе из столицы две труппы дэнгаку — Синдза и Хондза, Новую и Основную — и развлекался, не ведая отдыха ни днём, ни ночью, ни утром, ни вечером. В конце концов он стал отдавать исполнителей танцев дэнгаку по одному на попечение могущественным даймё[418], и, завидев их разнаряженными и изукрашенными, люди говорили: что за господин у этого дэнгаку, как прозывается господин у того дэнгаку? Им без разбора жаловали золото, серебро и драгоценные камни, украшали узорочьем и парчой.

Когда они исполняли свои мелодии на званых обедах, Вступивший на Путь из Сагами и родственные ему даймё снимали с себя и бросали исполнителям куртки хитатарэ и шаровары огути[419], не желая уступить друг другу. Собранные в одном месте они были как гора. Траты на них было не счесть — тысячи, десятки тысяч.

Однажды ночью во время пиршества Вступивший на Путь из Сагами, наклоняя рюмки, опьянел, встал и очень долго танцевал. Это не был тот интересный танец, который показывают люди молодые, и это не было также исполнением с прибаутками мастеров кёгэн[420]. Это был танец сильно опьяневшего старого монаха сорока с лишним лет, поэтому и не предполагали, что он может быть изящным. Вдруг неизвестно откуда появились больше десяти исполнителей дэнгаку из трупп синдза и хондза. Они встали в ряд и принялись танцевать и петь. Интерес к их исполнению был необыкновенным!

Через некоторое время они сменили мелодию и запели песню «Ах, как бы нам увидеть звезду Волшебных душ храма Небесных королей, Тэннодзи!»

Одна дама из свиты, исключительно этим заинтересовавшись, стала смотреть на танец через отверстие в раздвижной ширме — и не увидела ни одного человека, который бы выглядел как исполнитель дэнгаку из труппы синдза или хондза. Они были либо вроде коршунов с клювами, либо существами с крыльями, а были и такие, которые выглядели как ямабуси[421]. Это были сплошь оборотни, которые обернулись людьми.

Обнаружив это, дама была совершенно потрясена, убежала оттуда и обо всём рассказала Вступившему на Путь из замка[422].

Монах в миру, не теряя времени, взял меч и направился к тому пиршественному залу. Но заслышав резкие звуки его шагов в центральных воротах, оборотни исчезли без следа, будто их соскоблили. Всё это время Вступивший на Путь из Сагами лежал пьяный, ничего не зная.

Со светильником осмотрев пиршественный зал, пришли к выводу, что здесь действительно собирались тэнгу[423] — на затоптанных грязных циновках было множество птичьих и звериных следов. Вступивший на Путь из замка некоторое время стоял, уставившись на пустое место, но в его глазах никто не отразился. Много времени спустя, Вступивший на Путь из Сагами проснулся и встал, однако решительно ничего не помнил.

Позднее учёный-конфуцианец из Южной ветви рода Фудзивара, помощник главы Правового ведомства, Наканори сказал об этом:

— Говорят так: «Когда Поднебесная готова ввергнуться в беспорядки, сверху спускается дурная звезда, называемая звездой Волшебных душ, и наступают бедствия». Однако храм Тэннодзи — это самое первое в буддийском Законе место для душ. Здесь принц Сётоку лично изволил оставить записи о будущем всей Японии[424]. Поэтому удивительно, что оборотни пели именно о звезде Волшебных Душ храма Тэннодзи. Никак не думаю, что со стороны храма Тэннодзи в Поднебесную придёт смута, которая разрушит государство. Ах, пусть бы государь у нас управлял добродетелями, а