— Хочу кое-что сказать тем, кто в замке!
Через какое-то время два воина высунулись из бойниц башни и спросили:
— Кто это пожаловал?
— Я сын того Хомма Куро Сукэсада, который сегодня утром приехал к этому замку и погиб под ударами стрел. Меня зовут Гэннай-хёэ Сукэтада. Чувства родителей, пекущихся о детях, в обычае у сердец, блуждающих во тьме. В печали от мысли, что мы оба вместе погибнем под ударами стрел, батюшка мой без моего ведома под ударами стрел погиб один. Меня никто не сопровождает. Я подумал, что так и буду блуждать по дорогам Срединного бытия[537], поэтому и прискакал сюда один, надеясь так же, как и мой батюшка, погибнуть от стрел и до конца проследовать по пути сыновнего долга даже и после кончины. Командующему замком доложите об этих причинах и отворите ворота. Я выполню своё желание, лишившись жизни так же, как и мой батюшка, на том же самом месте погибнув под ударами стрел.
Так он просил от всего сердца и стоял, захлёбываясь слезами.
Пятьдесят с лишним воинов противника, защищавшие внешние ворота, тронутые тем, что он движим чувством сыновней почтительности, открыли эти ворота, убрали завалы из деревьев, и Сукэтада сел на коня и въехал внутрь замка, где встретился с пятьюдесятью с лишним врагами и с падающим на него огнём.
Какая жалость! Отец, Сукэсада, был мастером лука и стрелы, какого не бывало, человеком, в котором нуждалась страна. Сукэтада был героем, обладавшим бесподобным чувством сыновней почтительности. Он оставил славное имя своей семье. Хитоми по возрасту уже склонился к старости, однако ему было ведомо чувство долга, он раздумывал о жизни и умер в согласии со временем Когда люди слышали, что эти три человека погибли от стрел в одно и то же время, не бывало никого, кто не горевал бы, — ни из тех, кто их знал, ни из тех, кто не был знаком с ними.
Командующему войсками доложили, что уже обнаружились первые воины, которые дерзко направились к замку Акасака и погибли там под ударами стрел. Поэтому он сразу же выехал из монастыря Небесных королей, сошёл с коня перед Пагодой принца, посмотрел на каменные
Уже не цветёт
Старое дерево сакуры —
Хоть и сгнило оно,
Но подо мхом
Его имя хранится нетленным.
А потом приписал: «Житель провинции Мусаси Хитоми Сиро Онъа, семидесяти трёх лет от роду, во второй день второй луны второго года правления под девизом Сёкё[538] направился к замку Акасака и в благодарность за благодеяния воинского правления пал под ударами стрел».
А на правой опоре написал:
Проводил он тебя
Шестью путями[539],
Где ты блуждаешь
По перекрёсткам
В заботах своих о потомках.
И добавил: «Житель провинции Сагами, сын Хомма Куро Сукэсада по имени Гэннай-хёэ Сукэтада, в возрасте восемнадцати лет, во второй день середины весны[540] второго года правления под девизом Сёкё своей подушкой сделал мёртвое тело отца и расстался с жизнью на том же поле битвы».
В этих двух стихотворениях был отражён долг почтительного сына по отношению к отцу и преданного вассала по отношению к господину. Кости сотлеют под слоем жёлтой глины, но имена останутся, поднявшись на голубые облака девятислойных небес. Поэтому и до сих пор среди людей, которые видят тридцать один знак[541], сохранившийся на каменной опоре, нет таких, кто не проливал бы прочувствованные слёзы.
Вскоре Асо-но Дандзё Сехицу во главе войска в восемьдесят с лишним тысяч всадников двинулся на Акасака и, окружив замок с четырёх сторон на двадцать с лишним
Но поскольку силы нападавших были велики, они пренебрежительно считали, что обойдутся без щитов, спрыгивали от летящих стрел в ров и рассчитывали подняться по его отвесной стене. А от крепостной стены могучие лучники дружно выпускали стрелы; при каждой атаке раненых и убитых было по пятьсот-шестьсот человек, и не было времени убрать тела павших от стрел. Не печалясь об этом, вводили и вводили свежие силы, и так атаковали до тринадцатого дня. Однако в замке, казалось, силы не слабели совсем.
И тут человек по имени Кицукава[542] Хатиро, житель провинции Харима, предстал перед командующим и доложил ему:
— Судя по виду этого замка, скоро его одной только силой не взять. Кусуноки эти год или два владел провинциями Идзуми и Кавати, так что припас много воинского продовольствия. И продовольствие у воинов вряд ли скоро закончится. Если хорошенько вдуматься, понятно, что у этого замка с трёх сторон расположены глубокие ущелья, и с одной стороны — равнина, горы же находятся в отдалении. Значит, места, откуда можно брать воду, не видно, но когда мы пускаем зажигательные стрелы, противник гасит их из водяных трубок[543]. В последнее время дожди не выпадали, и по тому, как много воды он расходует, я думаю; не провёл ли он воду в замок прямо из глубины Южных гор, проложив трубу под землёй? А может быть, вам собрать людей, велеть раскопать подножье гор и посмотреть на неё?!
Командующий согласился и собрал людей. У подножья горы, что тянулось в сторону замка, выкопали прямой как знак «I», ров. И когда посмотрели, то, как и предполагали, на дне рва на глубине более двух
Нападавшие воспользовались этим, тут же забросали их зажигательными стрелами и сожгли две башни на центральной стене. Воины в замке двенадцать дней не пили воды, упали духом и обороняться уже не могли.
Те, кто умер, обратно не возвращаются. «Куда ни кинь, — подумали осаждённые, — всё равно умирать. Прежде, чем каждый из нас здесь упадёт, выйдем из замка и погибнем, как кому предназначено, пронзённые мечами противника или под ударами стрел». С такими мыслями намеревались распахнуть ворота замка и все до одного выйти из них, но комендант замка, Вступивший на Путь Хирано-сёгэн, бегом спустился с главной башни и удержал их, говоря:
— Подождите немного, не поступайте так опрометчиво. Сейчас вы до такой степени истощены и
