Схватка была короткой, и хотя столичное войско много не потеряло, все кони и доспехи угодили в грязь, попадав в канавы, рвы и глубокие межи. Когда среди бела дня войско проходило по столице, среди людей, которые смотрели на него, не было человека, который бы не смеялся: «Ого! А если бы с вами столкнулись Суяма и Коно, вы бы и то не оказались такими грязными!».
Таким образом, столичное войско на этот раз потерпело поражение. Коно и Суяма, которые оставались в столице и в бой не вступали, весьма прославились своими заслугами.
5
О ТОМ, КАК ГОРНАЯ БРАТИЯ[614] ДВИНУЛАСЬ НА КИОТО
В Киото началось сражение. Распространилась молва о Том, что правительственные войска упускают победу, поэтому от принца из Великой пагоды прислал гонца, который стал ожидать письменный ответ, и изволил уговаривать братию из Горных врат[615]. Поэтому в двадцать шестой день третьей луны братия собралась во дворе перед главным павильоном для проповедей.
— Итак, наш монастырь — это земля, где явлены перевоплощения Будды в семи святилищах, поэтому он и стал алмазным стражем монархов в ста поколениях. Когда великий наставник-основатель нашего учения[616] начал строить его, он сосредоточился на постижении сущности вселенной, однако после того, как Дзиэ-содзё[617] стал настоятелем, он терпеливо надевал поверх монашеского облачения пояс «осенний иней», заставляющий сдаваться демонов зла. С тех пор, когда на небе появляются знаки бедствия, то есть колеблется авторитет Закона, пояс пресекает это. Когда, поднимая мятеж, приводят страну в беспорядок, то присваивают себе силу богов и оттесняют её в сторону. По этой причине бога называют Горным Королём. Сейчас, конечно, кругом царит смута. Наша гора называется Хиэй, Императорская. А посему она совмещает Закон Будды с законом монарха. Однако сейчас Четыре моря в беспорядке, Единственный [618] неспокоен. Военные его вассалы нагромоздили зло, Небо, как и следовало ожидать, казнит их. Предзнаменования этого знают все, независимо от их ума или глупости. Пусть мы оставили этот мир. Но дело государя хрупкое. Поэтому, хотя братия и отошла от скверны этого мира, но в это время не иссякла наша верность стране в знак благодарности ей. Исправим же все прежние неправедные дела воинских домов хоть на час раньше, поможем двору в его критическом положении! — так говорило многолюдное собрание, и все три тысячи монахов, как один, одобрив это, возвратились в свои павильоны и долины, и после этого не было у них иных планов, кроме планов усмирения воинских домов.
В Горных вратах решили, что уже в двадцать восьмой день можно наступать на Рокухара, и тогда, не говоря уже о монахах из последнего храма и служителях из последнего святилища, вместе со всадниками из ближних провинций они сделались подобны облаку и туману. В двадцать седьмой день, когда войско прибыло к большой пагоде, в него было записано больше ста шести тысяч всадников. Как это и принято у монахов-воинов, они не помышляли ни о чём, кроме того, чтобы побыстрее проявить свою отвагу, поэтому их армия двинулась на столицу. В Рокухара, видимо, не останется никого: думалось, что все убегут, едва до них дойдут слухи об этом.
Всему войску было приказано не идти в Яхата и Ямадзаки на соединение с единомышленниками, а в двадцать восьмой день, в час Зайца, собраться у храма Победы дхармы. Поэтому монахи-воины, не надевая доспехи и не принимая пищу, направились туда от ближней дороги или спустились с Западного склона. Услышав об этом, оба Рокухара подумали, что в войске с горы Хиэйдзан, как ни будь оно велико, вряд ли найдётся хоть один всадник. Мы выберем здесь, — решили они, — верхоконных стрелков из лука, велим подождать противника на берегу реки возле Третьей линии, улицы Сандзё. Они либо рассеются, либо соберутся вместе, отвлекут на себя противника слева и справа и сверху будут стрелять, как на стрельбище[619]. Как бы ни была воинственна горная братия, она пешая и скоро устанет. Тяжёлые доспехи оттянут плечи и утомят монахов в один момент. Так мы побьём малыми силами силы большие, слабыми победим крепких.
После этого семь с лишним тысяч всадников разделились на семь частей, заняли позиции на востоке и на западе речной долины в районе Третьей линии и стали ожидать. Монахи-воины об этом не подумали и остановились на ночлег, считая, что хорошо бы им раньше всех войти в столицу. Они рассчитывали распоряжаться драгоценностями, у каждого было по двадцать-тридцать именных табличек на постой. Прежде всего они собрались к храму Победы дхармы.
Если окинуть взглядом эти войска, можно увидеть, что они тянутся к Имамити, Нисидзака, Фурутогэ, Ясэ, Ябусато, Сагаримацу и Сэкисангути. Когда передовые отряды уже достигли храмов Победы дхармы и Синнёдо, задние ещё проходили по горе[620] и у подножья горы. На утреннем солнце доспехи сверкали точь-в-точь, как молнии. Знамёна развевались на горном ветру словно драконы и змеи. Если сравнивать войска на горе и войска в столице по размерам, то силы воинских домов не достигают и десятой части сил противника, «Действительно, эти силы мы сомнём легко», — в душе подумали горные монахи о Рокухара, и в общем для этого были основания.
И вот, после того, когда передовой отряд монахов прибыл к храму Победы дхармы, он стал поджидать задние отряды. На это место с трёх сторон напало войско Рокухара из семи с лишним тысяч всадников и издало воинственный клич. Монахи удивились боевому кличу, зашумели, хватая доспехи, мечи, алебарды и не успев взять то, что нужно, собрались у западных ворот храма Победы дхармы в количестве всего тысяча человек.
Самураи, как и было раньше задумано, как только напали на противника, развернули коней и стали отступать. Противник остановился, рассредоточился и начал их преследовать. Так повторялось шесть или семь раз. Все монахи были пешими, тяжёлые доспехи оттягивали им плечи, было видно, как они мало- помалу уставали.
Самураи от этого набирались сил, собирали лучников и вволю постреляли их. Стрелы поражали монахов, и те подумали, что не могут вести сражение на равнине, решили ещё раз затвориться в храме Победы дхармы, а житель провинции Тамба, воин по имени Сати-но Магогоро, поставил своего коня перед западными воротами поперёк пути, после чего мечом в пять
Увидев это, горная братия — пошла ли она на попятный, или подумала, что и в храме Победы дхармы тоже имеются противники, только внутрь этого храма идти не захотела. Монахи, которые были перед западными воротами, направились на север и разделились на два отряда — перед пагодой Синнёдо и позади холма Кагураока — и вернулись исключительно на гору Хиэйдзан.
Среди них были знаменитые на весь монастырь дурные монахи по имени Гокан и Госэн, жившие в одной келье Дзэнти, что в долине к югу от Восточной пагоды. Их сотоварищи привлекли этих монахов к участию в битвах, но они против своей воли отошли к Китасиракава, и там Гокан окликнул Госэна:
— Бывает, что сражение заканчивается победой, а бывает, что и поражением, а поскольку всё зависит от везения на данный момент, то и стыдного не стыдятся. Однако все обстоятельства сегодняшнего сражения — это стыд для Горных ворот. Поднебесная будет насмехаться над нами. Возвращаясь вдвоём, мы погибнем от стрел. Если же лишимся жизни вдвоём, мы смоем позор с наших Трёх пагод[622].
Госэн сказал в ответ:
— Нечего и говорить, это желательнее всего.
Оба монаха встали как вкопанные, остановившись перед северными воротами храма Хоссёдзи, и громкими голосами возгласили свои имена:
— Да будет известно, что из большого войска, которое вот так отступило, только двое повернули назад — это твёрдые люди из Трёх пагод! Наши имена вы, должно быть, слышали. Мы зовёмся Гокан и Госэн, живём в одной келье Дзэнти, что в долине к югу от Восточной пагоды, чьи имена знают во всём монастыре. Те самураи, которые считают себя первыми, приблизьтесь к нам, скрестите с нами мечи, покажите себя остальным!
