Пред иконой стоишь со свечою...

Нимбом — удлиняется лицо
на иконе, голос — отголоском...
Свечка освещает озерцо
талой крови гибнущего воска.

Ты, душа, без помощи — слаба,
слогом округляешь дни неверно,
без молитвы — робкая раба,
слух пуглив твой, северная серна.

Вянет страха сорная трава,
ставши тьмой... Но тень не заслонила
ставшие ступенями слова
той молитвы, что душа хранила.

Смертный страх — до смерти не утих,
слово на устах молитвой свежей
слух твой осторожный снова режет —
дань печальных ангелов твоих...

Мамры деревья, как храмы

Мамры
деревья, как храмы,
для Авраама
и Сарры...

Тени, что стыли с утра,
к полудню стали короче,
когда, пребывав у шатра,
Авраам возвел очи,

и увидел — явившихся в зной
Стражей
жизни земной,
райских миражей,

Ангелов уставших,
в прохладе
дубовых веток,

ставших
окладом —
для Троицы Ветхой...

Здесь — журавлей отжурчало соло

Здесь — журавлей отжурчало соло,
здесь — глуше сон монастырских башен,

с помощью Духа Святого — глаголы,
словно мельницы, крыльями машут.

Равный мне ветер — подыщет слово
в травах, в оправе которых — избы.

Травы сбираю для люда чужого,
песней родной разбавляя известь,

ту, с которою память глохнет,
строк закупорены сосуды,

Слово — льняною заплатою сохнет,
ожидая расправы Судного

дня — очертанья его на фресках,
разделены святые — и грешники,

кто-то уходит в выси небесные,
кто-то падает в адские бреши,

кто нам подымет уставшие вежды,
кто нам посыпет краюху солью? —