страдающее по хозяину. Тут яхта напоролась на приличную волну, палуба дрогнула, и мне пришлось ухватиться за край столешницы. С вершины пирамиды свалилась коробка, рассыпав ворох патронов с томпаковыми пулями, которые тут же покатились на пол.
— Я сказал — сядь.
Я послушно подтянул к себе стул и уселся.
— Насчет твоего Чичестера.
— Да я просто пошутил, отец. Бросил парочку намеков, и все. Никакого сарказма. И ты вроде бы добродушно к этому отнесся.
— Тебе надо кое-что знать.
А, он собрался сделать кое-какие признания. Вот уж чего мне не хочется, так это выслушивать исповеди. Хватило откровений насчет Катерины-Энн. Я еще не вполне восстановился от потрясения и не желал никаких добавок из архива семейных секретов моего отца.
— Я ни разу не обманул твою мать. Ни разу, слышишь? Ни в мыслях, ни в поступках я не нарушал свою верность, не предавал ее.
В отцовских глазах стояли слезы. Он глядел на горящий кончик сигары, как если бы яркое свечение табака могло его чем-то утешить. Затем он шмыгнул носом и раздавил окурок о стеклянную пепельницу, что стояла возле груды боеприпасов.
— Возможно, тебе моя романтическая жизнь кажется своего рода инфантилизмом взрослого человека, тем более что, должен признаться, я и сам порой так считаю. Но при жизни твоей матери я никогда не позволял себе ходить на сторону, и, как мне кажется, тебе следует об этом знать.
Отец, который никогда не казался мне инфантильным, но лишь достойным восхищения, плакал. Я встал, обогнул стол, держась подальше от рассыпанных патронов, поднял его со стула и прижал к себе. Он дрожал на моей груди от скорби по потерянной жене и мертвой дочери.
8
Семинария представляла собой массивное здание в неоготическом стиле, сложенное из гранита, добытого в скальных карьерах рядом с морем. Ведя взятую напрокат машину по холмистому серпантину, Сузанна сочла это место решительно подавляющим, чему немало способствовала погода. Дело близилось к вечеру, и фары сражались с сумерками. Свет выхватывал блестящие куски щебня, рассыпанного по пустынной дороге. Все казалось нарочно подобранным, чтобы напомнить о незначительности человека. Затянутое облаками небо над башнями здания выглядело широким и сердитым. Сузанна подумала, что краткосрочное жизненное призвание Мартина обладало, надо полагать, очень большой притягательностью поначалу. Лично она согласилась бы жить в таком месте в самую последнюю очередь. Надо быть серьезно предрасположенным к идее служения Господу, чтобы решиться сюда переехать.
Указатель направлял машины к левому торцу семинарии, который выходил на море. Парковка выровнена и засыпана шлаком. Сузанна вылезла из салона и подошла к обрыву утеса. Море выглядело бурным, исхлестанным ветром, и белые гребни угрожающе вскипали на черной воде, чтобы, подрожав минуту, превратиться затем в ни что. Если не считать ее машины, на площадке не имелось обычных легковушек. Три других припаркованных автомобиля принадлежали к классу внедорожников: старенький джип и два лендровера. Все явно накрутили на одометре множество миль. К одному из лендроверов был прикреплен затянутый брезентом прицеп.
В здании горел свет, хотя большинство окон были темны. Кое-где огоньки мерцали, как если бы в комнатах горели только свечи, изливая желтое сияние. Впечатление, однако, было унылым, а вовсе не уютным. Узкие бойницы освещенных оконных проемов и арок ничем не помогали освещению громадного каменного массива. Сузанна бросила взгляд на часы. Еще нет и пяти, пунктуальность соблюдена. Близился самый долгий день в году, и тьма опустится не ранее чем через пять часов, хотя уже сейчас кругом царило нечто вроде сумерек. Не успела она добраться до главного входа, как с неба посыпался холодный и редкий дождь.
Делоне принял ее в своем кабинете. Вопреки ожиданиям, обстановка оказалась не столь уж аскетичной, как могло показаться после перехода по мрачным коридорам и каменным лестницам, которые вели к офисному крылу. Сузанна никогда бы не нашла здесь дорогу без сопровождающего, семинария оказалась настоящим лабиринтом. В этих стылых, громадных залах она, кажется, лучше стала понимать те — пусть даже немногие — особенности Мартина, которые он никогда не объяснял на протяжении всех их отношений. Это место наверняка было привлекательным для молчаливой и меланхоличной стороны его характера. И скрытности тоже. Эта часть Мартина, куда для нее не имелся доступ, наверняка нашла нечто притягательное в громадной, вытесанной из камня католической гробнице для живых людей.
Зато кабинет Делоне был обшит панелями и радовал глаз мягкой, пышной мебелью. На стенах висели полотна. Их рамы выглядели слишком дорогими, чтобы вмещать в себя простые копии. В комнате ощущался запах от кожаных переплетов тех фолиантов, которыми были уставлены стеллажи. По центру письменного стола располагался ноутбук; имелся также лазерный принтер и интерком. Впрочем, общее впечатление было все же архаичным. Изображения распятого и умирающего Иисуса в терновом венце в свое время встречались повсеместно в христианском мире. В двадцать первом столетии этого уже сказать было нельзя. Однако на рабочем — и, надо полагать, молитвенном — месте Делоне имелось несколько печальных напоминаний о Сыне Господнем, принесенном в жертву ради человечества. В целом кабинет больше напоминал просторную келью из более возвышенной и благочестивой эпохи.
Он поблагодарил бледного послушника, который привел Сузанну, после чего церемонно поздоровался с ней за руку. Как и говорил Мартин, монсеньор оказался гигантом. Ее ладонь буквально утонула в медвежьей лапе, а плечи под сутаной оказались столь широки и плотны, что скорее принадлежали толкателю ядра или штангисту. Но такие мускулы он приобрел вовсе не в спортзале, в этом Сузанна не сомневалась. Он был одним из тех богатырей, что появлялись на свет очень крепкими. Его будущая физическая сила еще в утробе матери сформировалась из чего-то крошечного и неосязаемого. Слово, которое приходило на ум, носило несколько архаический оттенок, по крайней мере в глазах Сузанны. Но при этом было точным. Вот оно: «могучесть». Монсеньор Делоне был могуч. Однако рукопожатие оказалось осторожным, да и манера держаться чуть ли не сконфуженной.
Напротив его стола находился кожаный диван, к которому Делоне и подвел Сузанну. Он принял плащ и повесил его на вешалку в углу комнаты. Жестом пригласил располагаться, но сам садиться не стал, а для начала спросил, не желает ли гостья чаю или кофе. Сузанна вежливо отказалась. Тогда он предложил воды и, когда она согласно кивнула, налил ей стакан из графина, что стоял на круглом столике. После этого встал напротив, заложив руки за спину. Сузанна отпила глоток. Вода оказалась ледяной. Наверное, из колодца — в таких местах принято иметь собственный источник. Здесь не пьют минералку из бутылок, которые месяцами стоят под люминесцентными лампами круглосуточных магазинчиков.
— Спасибо, что согласились меня принять.
— Когда вы услышите мой рассказ, то увидите, что это наименьшее из того, что я мог для вас сделать.
Она отпила еще один глоток, раздумывая над тем, до какой степени ужасной может оказаться обещанная повесть. Сигареты остались в бардачке автомобиля. С другой стороны, в церквях курить не разрешается. К тому же Сузанна плохо знала приличествующий такой оказии протокол. Здесь все может носить церковный характер, подобно тому, как посольства сохраняют за собой статус суверенного государства.
— Могу ли я обращаться к вам по имени?
— Разумеется, монсеньор Делоне. Я была бы этому только рада. И мне очень хотелось бы, чтобы вы рассказали мне правду о человеке, выдававшем себя за Питерсена.
— Сузанна, он один из нас.
— Представитель католической церкви?
— Священник.
— Он не очень-то походил на священнослужителя.
