Я поднял его на руки и перенес в свою каюту, где уложил на койке. Поцеловал в щеку и накрыл одеялом до подбородка. Пригладил растрепанные волосы, чтобы вернуть отцу хоть какое-то подобие достоинства. Помолился за него. А затем, заперев за собой дверь, вернулся в капитанскую каюту. Машинка с восковыми цилиндрами, которую я достал из прогнившей упаковки, стояла в прежнем положении. Такое впечатление, что она больше никогда не сможет играть. Но я все же вынул уже прослушанный цилиндр из гнезда и вставил новый — вонючий и скользкий от жирной гнили.
— Зачем вы инсценировали собственное самоубийство?
Игла упала на восковую поверхность, и цилиндр начал вращаться.
— Ты будешь обращаться ко мне, как подобает, — приказал голос Сполдинга. — Со словами «капитан» или «сэр». Нарушения субординации я не потерплю. Этот урок может обойтись тебе очень дорого.
— Сэр, зачем вы инсценировали собственное самоубийство?
Продолжительная тишина, настолько глубокая, что я мог слышать посвистывание кончика иголки на восковом цилиндре. Происходящее нарушало законы физики, однако Гарри Сполдинг сумел-таки проложить собственную мрачную дорожку сквозь рациональный мир, взнуздав для этого законы магии.
— Мои родители следовали пути, на который очень косо поглядывали в «земле отважных и доме свободных». Наша вера преследовалась, была поставлена вне закона. Человек от ФБР по фамилии Грэй организовал уничтожение нашего храма. Родители молились за отмщение.
«Интересно — кому», — подумал я. Хотя ответ и так знал.
— У Грэя была дочь. Мечтала стать танцовщицей. Я за ней приударил. Да, дружище Мартин, принялся ухаживать. Взял с собой в Европу, которую она видела в грезах о сцене, овациях и цветочных венках. Зарезал я ее мясницким ножом. Разделал на куски и, привесив тяжести, утопил в гавани Римини.
— И ее отец об этом узнал…
— Ее отец к этому моменту был мертв. У него, однако же, был верный и давний друг из числа сослуживцев, по имени Джиафранко Дженелли. Весь клан Дженелли состоял в рядах сицилийской мафии. Один лишь Джиафранко был белой вороной. Впрочем, он поддерживал добрые отношения с людьми по обеим сторонам закона. После Римини почва под ногами старого Гарри Сполдинга стала слишком горячей. Он менял местожительство, но люди Дженелли следовали за ним по пятам. Портили мне весь стиль, я бы сказал. Наконец Гарри был вынужден сказать «прости-прощай» в несколько экстравагантной манере.
Должно быть, предположил я, это было не так уж и сложно проделать в Нью-Йорке в 1929 году. Во всяком случае, для умопомрачительно богатого человека, которым являлся Гарри Сполдинг. И уж конечно, не сразу после колоссального биржевого краха, когда Великая депрессия, казалось, будет продолжаться и углубляться вечно.
— Значит, все-таки сошло вам с рук…
— Что именно?
— Убийство той девушки.
— Да мне вообще все сошло с рук.
— Сполдинг, где вы сейчас?
— А это, старина, ты скоро сам узнаешь. И зови меня либо «капитан», либо «сэр». Я, понимаешь ли, с Хемингуэем боксировал. И одержал верх. А Скотта Фицджеральда обставлял по части выпивки так, что он под стол съезжал.
— И еще вы посулили Бриктоп сотню тысяч долларов за ночь… а она вас послала куда следует.
Недовольное мычание, затем душная тишина. Наконец:
— До скорой встречи, юнга. Жду не дождусь.
Пусть моя храбрость и была напускной, я все же не пал духом окончательно. Я вернулся в полутемное убежище, где беспокойным сном спал мой больной отец. Ничего на борту яхты не случится — по крайней мере, вдали от суши. Вплоть до того момента нам не грозит никакая реальная опасность. А вот когда мы достигнем берега, то окажемся поблизости от Гарри Сполдинга, который никогда не умирал. Он поднимется на борт и возьмет командование в свои руки. И мы отправимся в свой истинный вояж. «Темное эхо» начнет играть ту роль, для которой и была предназначена. А уж что тогда случится… тут и гадать нечего.
11
«
Мне все-таки предстоит с ним встретиться. Риммеры устраивают вечеринку в саду. Приглашение я получила сто лет назад, а сегодня обнаружила, что человек, которого все называют несносным американцем, также числится в списке гостей. Томми Риммер очень извинялся, когда позвонил сегодняшним утром, но сказал, что не думает, что он придет. В конце концов, за ним водится репутация непредсказуемого человека. Наверное, он специально культивирует такой свой образ, чтобы казаться интересным, а не просто неотесанным. Впрочем, я лично полагаю, что он заявится. Встреча с ним казалась неизбежной уже с той минуты, когда его разбитая гоночная шхуна приплелась в ливерпульскую гавань. Про меня он не знает. Странное и жутковатое совпадение, что его лодку поставили на ремонт в верфи моего отца. Отцу же, как мне представляется, даже не пришло в голову упомянуть о нем, а я, в свою очередь, не собиралась ничего рассказывать отцу.
К Риммерам придется пойти. Отказаться сейчас было бы слишком неприлично. И я не желаю, чтобы какой-то мужчина диктовал мне, что, как и когда делать. А конкретно этому типу я не позволю, чтобы он вынуждал меня действовать из чувства страха. Боюсь ли я его? Пожалуй. Даже через восемь лет накопления жизненного опыта и зрелости, после всех событий, воспитавших во мне упорство, я до сих пор боюсь Гарри Сполдинга. Но было бы абсурдом из-за него пропустить вечеринку у Риммеров.
Может статься, он меня и не узнает. Я не стану напоминать, если моя внешность и имя уже выскользнули из его памяти. Я всегда смотрела в лицо своим страхам, однако на сей раз положение иное. Если он меня позабыл, я буду вести себя прагматично. Как утверждает поговорка, „главное достоинство храбрости — благоразумие“, и мне придется хотя бы раз согласиться с этим мнением, пусть даже в обычной ситуации я сочла бы достойной презрения подобное малодушие.
А что, если он меня не забыл? В чем будет заключаться смысл нашей сегодняшней встречи? Я уже говорила, что от нее веет роковой неотвратимостью. Ну конечно же, он меня вспомнит. Я лишь надеюсь, что он достаточно повзрослел, чтобы испытывать стыд и раскаяние, которые некогда были ему чужды.
Гарри Сполдинг пытался меня изнасиловать. Выбил дверь моего гостиничного номера в „Шелбурне“ и захотел взять меня силой. Я сопротивлялась, но он, несмотря на худощавое телосложение обладал чудовищной силой, просто невероятной. Возможно, это была сила сумасшедшего. Я переодевалась к ужину, когда он ввалился. Сорвал с меня платье, швырнул на постель и заломил руки. Я укусила его так, что брызнула кровь, но это, кажется, его только подстегнуло. Наверное, я кричала. В комнату прибежал Боланд с пистолетом в руке. Он ткнул дуло под нижнюю челюсть Сполдинга и очень спокойным тоном заявил, что вышибет ему мозги, если тот меня немедленно не отпустит. Клянусь, ухмылка ни на секунду не сошла с лица Сполдинга. Даже не ухмылка, а оскал мертвеца, гротескно перекосивший его черты. Он сполз с кровати, однако Боланд по-прежнему держал его на мушке. Сполдинг выглядел опасным человеком. И, как я уже говорила, напоминал умалишенного.
Вошел Мик Коллинз. Наверное, до него донеслась суматоха. Он сбросил плащ, прикрыл им меня и спросил, как я себя чувствую. Потом он сказал Боланду отвести меня в его комнату, а затем заказать на мое имя другой номер. „Здесь вам находиться нельзя“, — сказал он. Когда Боланд прикрыл дверь, я услышала звук пощечины. Мик Коллинз был тогда на пике физической формы, и каждая унция его репутации боксера была честно заработана. Я думала, он сделает из Сполдинга отбивную. Надеялась на это. Увы… Вскоре после того как Боланд отвел меня в номер Коллинза, появился и сам Мик. Он прошел в ванную, до отказа отвернул кран с горячей водой и этим кипятком принялся отмывать руки. Когда он вошел в комнату, кулаки его были разбиты, а костяшки пальцев отчетливо вздулись. Под глазом темнел синяк.
