Кэтлин, слышать ее тихое дыхание, легонько поглаживать ее руки, когда она спит. А иногда Кэтлин, лежа без сна на раскладушке и наблюдая, как светлеет за окном, ловила себя на мысли, что было бы гораздо приятнее знать, что рядом Роберт и можно мягко прижаться к его телу в первые трепетные минуты сна, или, проснувшись мертвенно тихим поздним воскресным утром, увидеть рядом знакомое лицо. Без всякого сомнения, такие мысли посещали обоих; но это не мешало им в глубине души считать, что они поступают правильно.
Как-то раз, на втором или третьем месяце их дружбы, в одни из выходных из Суррея приехали близкие друзья Роберта. Они недавно поженились и в Бирмингем прибыли, чтобы навестить родственников, живших неподалеку. Они позвали Роберта встретиться в воскресенье вечером и посидеть где-нибудь, и совершенно естественно, что пригласили и Кэтлин. В те дни у Кэтлин была запарка с работой, до среды ей нужно было закончить и набрать на компьютере главу из диссертации, но она понимала, что встреча эта очень важна для Роберта (как и для нее), и ей обязательно надо познакомиться с его ближайшими друзьями, поэтому в субботу вечером она специально приехала из Лестера.
Подобные посиделки зачастую распадаются на два диалога: Роберт обнаружил, что в основном разговаривает с Барбарой, а Кэтлин увлеклась долгой и обстоятельной беседой с его старым школьным другом Николасом. Беседа их текла ровно, они говорили тихо и серьезно, склонившись голова к голове, тогда как Роберт с Барбарой то и дело прерывались в своем разговоре, паузы становились все длиннее, по мере того как общие темы сходили на нет. И вот, чтобы как-то заполнить затянувшееся молчание, Барбара заметила:
— Очевидно, вы с Кэтлин очень близки.
Странное утверждение, если учесть, что за весь вечер они с Кэтлин не перебросились и парой слов, но Роберту все равно стало приятно.
— Да, это так.
— Ты давно с ней встречаешься?
— Да мы вовсе не «встречаемся», — объяснил он, улыбнувшись ее наивности. — Мы не спим друг с другом и не делаем многого чего еще, что обычно делают пары.
— Понимаю, — сказала Барбара с некоторым удивлением. — Значит, вы просто добрые друзья.
Роберт задумался над этими словами.
— Какое странное выражение, — сказал он. — Какое-то неполноценное, какое-то принижающее. Это короткое слово «просто», оно ужасно. Словно отношения без секса являются более примитивными, более поверхностными. Мы с Кэтлин всегда думали, что как раз наоборот. Если мы видим двух людей, занимающихся каким-то совместным делом, мы всегда спрашиваем: «Как ты думаешь, они добрые друзья?» — и если эти двое явно не получают удовольствия от общества друг друга, то ответ обычно: «Нет, просто любовники».
Барбара рассмеялась.
— Понимаю. Видишь ли, именно это я и имела в виду, сказав, что вы очень близки. Вы понимаете друг друга. Вы одинаково мыслите.
— Да, полагаю, что так.
После этого разговор вернулся на прежний запинающийся, непритязательный уровень, и они обсудили перспективы карьеры Барбары, плохую работу общественного транспорта в Суррее и возможность возведения пристройки к дальней спальне. Но большую часть времени они молчали. Тогда как Кэтлин с Николасом продолжали беседовать с неослабевающей увлеченностью.
Время близилось к полуночи, когда Роберт с Кэтлин узкими улочками возвращались домой. Между ними установилось странное молчание. Пару раз Кэтлин пыталась завести дружеский разговор, но ответом были лишь односложные реплики и сарказм, и тут она испугалась, что так и ляжет спать — не получив объяснений, кроме того, ей хотелось поговорить с Робертом о его друге, задать несколько вопросов. Поэтому она спросила:
— Ты на меня за что-то сердишься?
— Нет. Я никогда на тебя не сержусь. Ты же знаешь.
Так оно и было, до сих пор.
— Ты сегодня очень молчалив, только и всего. Просто обычно в такой вечер мы бы сейчас болтали об этой встрече, обсуждали ее.
— Разве?
— Да.
Еще несколько шагов в молчании.
— Если хочешь знать, на этот раз, похоже, говорить не о чем.
— Неужели? — Она остановилась и повернулась к нему. — Ты никогда не рассказывал мне об этом своем друге, ты никогда не рассказывал мне о том, через что он прошел. Парню по-настоящему надо с кем- то поговорить. Что случилось с вами обоими, почему вы никогда не разговариваете друг с другом?
— Я не так часто его вижу, — жалко ответил Роберт. — Да и вообще, что ты имеешь в виду? Что он тебе рассказал?
— О своей депрессии. Неужели ты с ним об этом не разговаривал? Он проходит курс лечения. Ни с кем ни о чем не делясь, он отпрашивается с работы и… в общем, это началось после смерти в прошлом году его сестры, уж об этом ты должен знать, а затем он словно потерял веру. Он посещает собрания квакеров… Пару месяцев назад он был на грани самоубийства.
— Что, Ник? Не говори ерунды. Он никогда бы не сделал ничего подобного.
— Господи, да он сам мне сказал. Он забрался на самую верхотуру многоэтажного жилого дома на юго-востоке Лондона и чуть не бросился вниз. Ты хочешь сказать, что он тебе не говорил? — Кэтлин недоверчиво покачала головой. — Ох уж эти мужчины. Господи! Вы что, не умеете разговаривать друг с другом? Вы такие зажатые.
Роберт зашагал дальше. Кэтлин тяжело вздохнула, бегом догнала и взяла его под руку.
— Прости, Роберт, я не хотела тебя обидеть. Ты знаешь, я тебя таким не считаю. Ты знаешь, я считаю тебя не таким, как все. — Он замедлил шаг, но почти незаметно. — Прости, что мы мало говорили с тобой сегодня вечером, потому что мне нравится с тобой разговаривать, мне нравится разговаривать с тобой больше, чем с кем-то еще. Просто… Я считаю, что ему было важно, чтобы его кто-то наконец выслушал. Возможно, мне даже удалось немного его развеселить. Ты не считаешь?
— О да, я уверен, что удалось.
— Уверен?
Ее поразила необычная интонация в его голосе.
— Тут любой бы мужчина развеселился, разве нет? — сказал Роберт. — Когда с ним весь вечер флиртует красивая женщина.
Кэтлин остановилась как вкопанная, Роберт продолжал идти. Но через несколько секунд он тоже остановился и повернулся взглянуть, что она делает. Кэтлин присела на низкую ограду палисадника, в янтарном свете уличного фонаря она выглядела бледной и прекрасной. Внезапно она обхватила себя руками, тело ее затряслось, и Роберт в панике бросился к ней, сел рядом и положил руку ей на ногу.
— Дорогая, прости. Любимая, прости, я был… я не знаю, почему я это сказал. Просто у меня сегодня такое настроение. Я не то имел в виду. Просто у меня…
— …тяжелый характер, — медленно сказали они в унисон.
Роберт отвел взгляд, вспоминая.
На самом деле Кэтлин смеялась — грустным, судорожным смехом. Она все сразу поняла и теперь пыталась увидеть в происходящем смешную сторону.
— Вот черт, — сказала она. — А мы, оказывается, влюбленные. Разве нет? Мы влюбленные, а, как говорится, милые бранятся — только тешатся. Но больше всего меня раздражает то, что мы не занимались теми приятными вещами, которыми положено заниматься влюбленным, до того, как они начнут браниться.
— Так вот что с нами происходит? — прошептал Роберт.
— Ну конечно. — Смех ее стал громче и едче. — Боже, как глупо! Наверное, мы первые влюбленные в мире, которые расстанутся прежде, чем сошлись.
— Расстанутся? Что ты хочешь этим сказать?
