за дверями суда бесновалась толпа, требовавшая выдать подсудимого. А после антикатолических выступлений 1780го года под руководством лорда Гордона, к толпам в Лондоне относились серьезно. В любой момент мог вспыхнуть новый мятеж.
Ухудшало положение и то, что судьи не могли определиться, какое обвинение предъявить Уильямсу. В то время между тяжким преступлением (felony) и мелким преступлением (misdemeanor) существовала большая разница. Первое каралось смертной казнью или высылкой из страны, второе – тюремным сроком, колодками, публичной поркой и т.д. Проблема заключалась в том, что не существовало судебного акта, определявшего нанесение телесных повреждений как тяжкое преступление. Иными словами, Уильямса могли приговорить разве что к тюремному сроку, но судьи опасались общественной реакции – уж слишком многие хотели увидеть Монстра на виселице. В конце концов, отыскали акт 1721 года, по которому тяжким преступлением признавалось… нападения на человека с целью повредить его одежду! Этот акт был принят чтобы наказать ткачей, которые протестовали против ввоза индийских материй и брызгали кислотой на тех, кто носил платья из этих тканей. Удивительно, что преступление против одежды каралось тяжелее, чем преступление против человека!
Первый процесс над Ринвиком Уильямсом протекал вполне закономерно. Прокурор Пиго рьяно взялся за дело, пригласив множество свидетелей со стороны обвинения. Тем не менее, и у Уильямса были защитники. Так, рабочие из мастерской мсье Мишеля, включая самого хозяина, явились чтобы дать показания в пользу подсудимого. Согласно этим показаниям, рабочий день Уильямса обычно длился с 9 утра до 9 вечера, но в день рождения королевы ему пришлось задержаться из-за срочного заказа. Таким образом, он покинул мастерскую только в 12:30 ночи и никак не мог бы напасть на девиц Портер в 11:15. Но суд заподозрил свидетелей в сговоре, так что их показания пользы Уильямсу не принесли. Его признали виновным, но председательствующий судья Буллер перенес вынесение приговора на декабрь. Теперь единственной надеждой Уильямса был хороший адвокат, и он действительно нарисовался на горизонте.
Уильямса взялся защищать Теофилиус Свифт, потомок Джонатана Свифта, человек с довольно склочным характером, который проводил время за написание сатирических памфлетов. О его семейной жизни свидетельствует такой анекдот – однажды он читал жене свое новое творение, неприличный памфлет 'Женский Парламент,' в котором сумасшедшие бабы возомнили себя ровней мужчин. Разозленная донельзя, миссис Свифт вытащила своего маленького сына из колыбели и с размаху швырнула им в мужа- мучителя. Еще много лет спустя Теофилиус вспоминал, как ему было больно, когда он получил по голове родным сыном. С тех пор Свифты предпочитали жить раздельно.
Что касается Ринвика Уильямса, Свифт посчитал его жертвой предрассудков и поклялся восстановить справедливость. Ознакомившись с показаниями свидетелей со стороны обвинения, он обнаружил противоречия и начал готовиться ко второму процессу. Например, он пригласил некую миссис Смит, которая утверждала что Ринвик Уильямс спас ей жизнь. Во время прогулки она упала и повредила большой палец на ноге, а Уильямс донес ее до дому. Согласно Свфиту, человек, способный на такие добрые поступки, просто не мог причинить вреда женщинам. Хотя адвокат и признавал, что Уильямс не пропускал ни одной юбки и нередко приставал к дамам на улице, это еще не повод считать его маньяком. Точно так же он объяснял и происшествие с Анной Портер – мол, Анна и Ринвик были знакомы раньше, он сделал ей непристойное предложение, она отказалась, а потом решила отомстить.
К началу второго процесса стала ясно, что Ринвика Уильямса невозможно обвинить в тяжком преступлении, потому что совершенно очевидно, что Монстр нападал на женщин не ради их одежды. Узнав эти новости, подсудимый воспрянул духом и даже устроил в тюрьме вечеринку, на которую пригласил свою семью, друзей и сокамерников. Несколько часов подряд гости угощались едой и вином, пели и плясали, праздную хотя маленькую, но все же победу. Тем не менее, сам процесс не принес Уильямсу освобождения. У Теофилиуса Свифта были довольно странные методы общения со свидетелями. Так, он старался всячески доказать, что Анна Портер была проституткой, а 'Баня Перо' – тайный бордель. Эта тактика лишь раздосадовала судей, искренне сочувствовавших жертве Монстра.
Тем не менее, вмешательство Свифта все же сыграло свою роль – вместо виселицы Уильямса приговорили в 6 годам тюремного заключения, которые он и провел в тюрьме Ньюгейт. Там он мастерил цветы, которые продавал зевакам, пришедшим поглазеть на поверженного маньяка, и время от времени слал письма в газеты, утверждая что пал жертвой клеветы. Интересно, что сразу же после второго процесса Анна Портер вышла замуж за Генри Колмана, так что 100 фунтов в их семейном бюджете были не лишними. До сих пор невозможно с точностью ответить, был ли Ринвик Уильямс тем самым Монстром, или же его просто подставили.
Источник информации – Jan Bondeson, 'The London Monster – A Sanguinary Tale.'
Менструация по-викториански
Если женщина имеет истечение крови, текущей из тела ее,
то она должна сидеть семь дней во время очищения своего,
и всякий, кто прикоснется к ней, нечист будет до вечера.
Как известно, главной целью женщины викторианской эпохи считалось деторождение. В зависимости от ее общественного положения, к этому основному роду деятельности прибавлялись и другие обязательства. На простолюдинке зачастую лежало все хозяйство – приготовление пищи, изнурительная стирка раз в неделю, уборка дома, раздача подзатыльников детям и прочее. Аристократка же должна была служить украшением гостиной и наносить визиты – тоже обязанность не из легких, если подумать, что тебе каждую неделю придется посещать людей, которые тебе глубоко противны, но от которых зависит карьера твоего мужа. Тем не менее, не смотря на все эти обязанности, женщины считались слабым полом, подверженным всяческим недугам. Королевой заболеваний выступала матка. Само ее наличие приводило людей в священный трепет, так что не удивительно, что эта занимательная часть тела была окружена огромным количеством мифов. Многие из этих мифов касались менструации – загадочного недуга, на которым ломали голову как врачи, так и общественные критики. Популярному мнение гласило, что во время менструации женщина находилась в опасности:
В течении этого времени, женщина не нездорова или не в порядке. Различные неприятные ощущения связаны с ней [менструацией]; но когда она сопровождается сильной болью, что случается нередко, она перерастает в болезнь, и женщина не может зачать, покуда не вылечится. Во время так называемых 'месячных' следует избегать трудно перевариваемую пищу, танцы в натопленных комнатах, внезапный контакт с холодом или жаром, а так же эмоциональное возбуждение.
Согласно мнению врачей и общественных деятелей, ничто не ухудшало состояние женщины во время месячного недомогания так, как умственная деятельность. Надо заметить, что и в другое время умственная деятельность у женщин не приветствовалась, но в это время она несла особый вред. Различные 'специалисты' по-разному оценивали вред чтения во время менструации. Например, некоторые столпы общества сокрушались лишь из-за чтения романов. В 1870м году Орсон Фаулер, американский критик, прошелся по этому вредоносному чтиву,
Чтение, которое стимулирует эмоции и разжигает страсти, может вызвать или же усилить закупорку матки, что в свою очередь может привести к различным недугам, включая (…) болезненную менструацию.
Припевом ко всем этим сентенциям было 'И она сошла с ума.' Зная состояние психиатрии тех времен, можно смело сказать, что сходить с ума не хотел никто. Ничего хорошего по ту сторону безумия беднягу не ожидало. Тем не менее, трудно представить что девушка отложила бы, ну скажем, недочитанный 'Грозовой Перевал,' проникшись предостережениями моралистов.
