... Авиация всех стран мира работает в Антарктиде так, чтобы обеспечить выполнение задач, поставленных перед экспедициями. И только мы, советские летчики, были «привязаны» к плановой системе налета часов в каждом месяце, которые нам определяли в Мячково задолго до нашего прибытия в Антарктиду. Есть летная погода, нет ли — план выполняй. Налетал меньше, чем предусмотрено планом, — получай недовольство начальства и лишайся премиальных. Погода «звенит», иди работай, но если налетал больше, чем запланировано, снова тебя будут «бить рублем». В 32-й САЭ план по налету часов мы не выполнили и нас лишили премиальных, хотя объяснялось это объективными причинами — необычными погодными условиями, поздним прибытием морских судов в Южное полушарие. Но погоду не запланируешь и Антарктиде не прикажешь, как себя вести. Вот и вертись, как хочешь... Однако самое удивительное заключалось в том, что научные программы мы помогли выполнить нашим ученым и исследователям не только полностью, но и перекрыть их, сделав задел на будущий год. И что же? А ничего! Сколько раз я твердил нашим начальникам: «Работу авиации в Антарктиде следует строить, исходя из задач и программы экспедиции. Ведь нам на месте виднее, когда и куда лететь, закончится нервотрепка, сохраним здоровье людей, обеспечим безопасность полетов».
Не слышат... Вот и в 34-й САЭ план налета часов в октябре и ноябре был мизерным, зато в декабре, январе и феврале — давай, давай!
С первых дней нашего пребывания в Антарктиде совещания шли за совещаниями, но обеспечить авиаотряд работой так, чтобы все были загружены, никак не удавалось — мешал план. В конце концов я настоял: «Что мы сидим без дела, а Ил-14 простаивают? Да черт с ним, с планом — давайте начинать подготовительные работы на «Дружной-3»! Конечно, мое предложение прозвучало, как взрыв бомбы, ведь в лучшем случае полеты на полевых базах мы начинали в январе, а тут — начало ноября... Однако, поразмыслив, руководство САЭ с этим вариантом согласилось.
И вот тремя самолетами начали перевозку людей и грузов на «Дружную-3». Пришли туда 11 ноября, расконсервировали базу. Возрадовались и мы, и «наука», перед которой замаячила реальная возможность за один сезон провести исследования в большем объеме, чем планировали, но восторг наш был коротким. 185 тонн горюче-смазочных материалов, привезенных за время работы 33-й САЭ, указанных в отчетах и схемах складирования, на месте не оказалось. Искали мы их долго, шурфовали Антарктиду и проверяли ее содержимое магнитометрами — все зря. Зато пустых бочек под снегом обнаружили много. Начинать работу было не на чем. Пришлось ждать прихода морских судов с горючим. Оставив на «Дружной-3» минимум людей, вернулись в «Молодежную». Возможно, схемы складирования были сделаны с ошибками и ГСМ находились ближе к ледовому барьеру, который зимой обломился и похоронил наши надежды в море. А в это время из МОАО пришла радиограмма: «... В настоящее время не обеспечивается доставка бензина в количестве 1000 тонн танкером из-за отсутствия бензина. Для решения вопроса истинной потребности бензина для 35-й САЭ прошу срочно сообщить предполагаемый расход и остаток бензина на начало работ 35-й САЭ». Какого бензина?! У нас самих его почти не осталось, на Большой земле его отгрузка не обеспечивается, а план на будущую экспедицию в Москве уже верстается? Иногда у меня стало возникать ощущение, что я участвую в пьесе абсурда...
И все же часть программных работ была выполнена, благодаря совмещению операторских групп и установке имеющейся аппаратуры на один Ил-14. Что касается авиабензина, который мы искали весь сезон, то о потере части его мы узнали только после возвращения домой. Оказалось, что еще в конце 33-й САЭ, 15 февраля 1988 года в бухте Нурсель (район «Дружной-3») произошел обвал снежника, на который было выгружено топливо. Уцелело лишь около 300 бочек с авиабензином и 25 бочек с маслом. Об этом случае почему-то забыли. Я предполагаю, что эту потерю случайно включили в отчеты и схемы складирования ГСМ в районе базы.
Но даже эти хозяйственные и организационные хлопоты не могли меня отвлечь от того, как идут дела с испытаниями Ан-74, на который мы возлагали столько надежд и ожиданий.
Испытания «Чебурашки»
Самолет Ан-74 с комиссией прилетел в «Молодежную», высадил ее и улетел в «Мирный», где для него расчистили участок припайного льда и оборудовали ВПП. Испытания этой машины в Антарктиде проводил экипаж замечательного летчика-испытателя Владимира Лысенко. Он «выжал» из нее все, на что она была способна. Но все ждали полета на «Восток». И вот настал этот день. Самолет заправили топливом, места на его борту заняла комиссия, загрузили немного свежих овощей и фруктов для «восточников»... Бежал самолет по расчищенному припаю долго, и мы уже начали волноваться, наблюдая за его взлетом. Наконец он оторвался от ВПП, низко прошел над островом Строителей и вдруг круто и быстро начал набирать высоту сразу по маршруту полета, не делая нашего привычного круга над «Мирным». С восхищением и завистью мы смотрели на эту машину. 27 ноября на станции «Восток», впервые в ее истории, произвел посадку самолет на колесном шасси. Но радость наша была преждевременной. На станции не удалось сделать достаточно прочную основу взлетной полосы на перемороженном сухом снегу. Взлет был очень тяжелым и стало ясно — дальнейшая эксплуатация Ан-74 на этом аэродроме пока исключается.
Ан-74 с комиссией вылетел на американскую базу «Мак-Мердо», откуда, погостив несколько дней, вернулся в «Мирный». В это время подошла теплая погода и оставлять самолет в «Мирном» на припайном льду стало небезопасно. Он улетел в «Молодежную», на аэродром у горы Вечерней. Но и там ему оставаться долго было нельзя. Оттепель быстро разрушала снежный покров, вместе с ним рушились и наши надежды на Ан-74, хотя из Москвы получили сообщение о том, что часть летного состава уже успела переучиться на эту машину. Я понял, что мы зашли в тупик, из которого не видно выхода...
10 декабря со станции «Восток» пришла тревожная новость — тяжелая форма горной болезни настигла геофизика и его надо срочно вывозить на одну из прибрежных станций. Но куда? В «Мирном» бушевала пурга и взлететь оттуда невозможно. С «Молодежной» Ил-14 до «Востока» не достает. Обратились с просьбой о помощи к экипажу Ан-74, но и они сделать ничего не могут — аэродром «Востока» для взлета этой машины непригоден... А время тает, словно воск горящей свечи.
Там, где никто не летал
Мы приняли необычное решение — выполнить этот санрейс с полевой базы «Дружная-4», где оставалось топливо. Вот когда мое твердое требование о его жесткой экономии должно было сыграть свою спасительную роль.
На «Дружную-4» ушли на двух Ил-14. Заправились горючим «под пробки», и я решил идти на «Восток» с экипажем Валерия Радюка. В него вместо штатного штурмана был включен старший штурман отряда Владимир Плешков — по его же просьбе. Он летел на «Восток» в первый раз, но в его профессиональной подготовке у меня сомнений не было, а о здоровье беспокоиться тоже особо не стоило — началось лето и морозы на полюсе холода стояли «всего» в 35-40 градусов.
Второй экипаж — Игоря Шубина — оставался на страховке. Он должен обеспечивать нас информацией о состоянии погоды на «Дружной-4», вести с нами связь и быть готовым в любой момент вылететь нам на помощь, если возникнут непредвиденные обстоятельства, вплоть до вынужденной посадки.
Расстояние от «Мирного» и «Дружной-4» до «Востока» почти одинаковое, но... Санно-гусеничные поезда по выбранному нами маршруту никогда не ходили, а значит, и исследований местности никто не делал. Самолеты по нему тоже не летали. Поэтому карты, которыми нам пришлось пользоваться, были весьма неточными, не говоря уже о том, что мы не имели и достоверных метеоданных о состоянии погоды по маршруту. Фотографии, сделанные со спутников, нам помочь не могли — на них облачный покров сливался с подстилающей белой поверхностью, а снимков в инфракрасном спектре мы не получали, хотя они помогли бы судить о распространении облачности в глубине материка. Никаких ориентиров и наземных радиолокационных средств, которыми можно воспользоваться, естественно, тоже не было. Образно говоря, мы летели в пустоту.
Ледник, если все же верить картам, здесь поднимался круче и выше, чем по трассе от «Мирного». Это означало, что лететь придется в зоне длительного кислородного голодания, но пришлось идти на риск — ничем помочь себе мы все равно не могли. Дело в том, что от кислородных подушек мы давно отказались — пользы от них не было, а вот определенную опасность в себе они таили, поскольку при наборе высоты
