— Как разведчик разведчику должен…
— Прекратите. Кто ваш шеф?
— Вы же сами знаете.
— Кто?
— Консул Карлсон, «морской орел». Я даже рад отчасти, что вы докопались до него. Эта свинья слишком быстро сделала карьеру и никогда не пробовала черновой работы, как я, например… Вы меня обменяете?
— Как Эдварда Смайли или как Ганса Хойзингера?
Некоторое время шпион растерянно смотрел на Страхова. В глазах его мелькнул на мгновение ужас, потом в них опять заиграла наглая усмешка.
— Если вы и это знаете, то, конечно, понимаете, майор, что разведчик моей квалификации, моего класса — это не какой-то там просто агент.
Страхов удобнее уселся в кресле.
— Вашего класса? — иронически спросил он. — А что вы называете классом? Не деятельность ли вашу в бельгийском концлагере, в Цвартберге, где вы пытались вербовать осведомителей для гестапо? Помните, чем это кончилось? Не вас ли безоружные заключенные избили камнями?
— В нашей работе бывают ошибки.
— В вашей работе их слишком много, господин шпион «высокого класса». И обратите внимание — почти все они так или иначе связаны с Советским Союзом, с советскими людьми. Только ли в ошибках здесь дело? Вспомните Бухенвальд. Не вам ли поручали выявить членов подпольной организации этого лагеря? Вы взялись за это со знанием дела, и что получилось?
— Не пропагандируйте меня, майор. Это нечестный прием.
— Перестаньте, не говорите о честности. Честность и вы — понятия несовместимые… Так вернемся к вашей карьере… После восстания в Бухенвальде вас понизили в звании. А ведь вы были в то время оберштурмфюрером. Я не ошибаюсь?
— К чему этот разговор?
— Вы же сами заговорили о высоком классе. Кстати, в СССР вам удалось продержаться год с небольшим и то лишь потому, что вы долгое время осматривались и старались ничем не обнаружить себя. Первая же ваша операция с участием вахтера сейсмостанции Солдатова…
— Солдатов дурак и пьяница… Спившийся семеновец…
— Тем не менее он единственный, на кого вы смогли опереться в своей работе. А Маневича вы убили зря. К тому времени мы уже знали почти все. Маневич был трусом и не решился прийти к нам, побоялся нести ответственность по советским законам. Что ж, ему пришлось познакомиться с обычаями международных шпионов.
— Что вы со мной сделаете? — от прежней самоуверенности Родлинского-Смайли не осталось и следа. Голос звучал хрипло. — Суд?
— Да. Мы будем судить вас, судить сурово и строго за все преступления против советского народа, мира и человечества.
Адмирал Майлс отказывается говорить
Коперхед окончательно поверил в то, что он выдающийся репортер. Еще бы! Прошло всего несколько месяцев со дня появления в газете знаменательной для него сенсационной заметки о разговоре адмирала Майлса и профессора Ренуара, а Коперхед стал чуть ли не центральной фигурой в редакции. Друзья завистливо называли его «королем информации». Сам он, чтобы поддержать эту репутацию, ничем не брезговал. Официанты, шоферы, телефонистки, даже частные сыщики за умеренное вознаграждение сообщали ему самые разнообразные сведения из жизни сильных мира сего.
Под бойким пером Коперхеда разрозненные факты превращались в хлесткие сенсационные разоблачения. Большинство из них до газетного листа не доходило. Редактор, просмотрев корреспонденцию и серию фотоснимков, отправлял их в срочный набор. Затем начинались многозначительные переговоры по телефону, в результате которых заинтересованное лицо приезжало в редакцию и, рассыпаясь в благодарностях, щедро платило за удовольствие прочитать еще сырые гранки и бросить их в камин. В таких случаях гонорар Коперхеда значительно превышал обычный, да и редакция с лихвой окупала незначительные затраты на набор.
Словом, «наш корреспондент по научным вопросам» процветал. И когда в хорошо информированных кругах низших служащих военно-морского Департамента стали перешептываться со смешком о провале очередной затеи адмирала Майлса с дельфинами, редактор поручил написать об этом Коперхеду.
Честолюбивому, самоуверенному репортеру захотелось «выпотрошить» самого адмирала. Это был опрометчивый шаг.
Ранним утром облаченный в лучший выходной костюм Коперхед неуверенно вошел в просторное мрачное здание департамента. Все здесь, казалось, говорило о могуществе флота: высоченные потолки, спокойные, просторные лестницы, картины художников-маринистов в массивных рамах, бесшумная суета подтянутых офицеров, смазливых секретарш и незаметных младших служащих. Впервые за газетную карьеру репортер стал казаться самому себе маленьким и смешным. Собрав все свое нахальство и стараясь двигаться уверенно, он поднялся по широченной лестнице и вошел в просторную приемную адмирала.
Кокетливая секретарша — Коперхед сделал вид, что он с ней незнаком, — доложила о нем своему шефу, и блестящий морской офицер в высоком чине, глядя на репортера водянистыми глазами, процедил, что адмирал имеет честь просить мистера Коперхеда обождать несколько минут. Вслед за этим офицер с водянистыми глазами предложил репортеру кресло. Несколько минут затянулись на добрый час. Благоговейный трепет перед величием морского ведомства угасал и постепенно сменялся в душе Коперхеда злостью. Репортер забросил ногу на ногу, достал измятую пачку сигарет и, ловко сплюнув в пепельницу старинной бронзы, закурил. «Вы у меня еще попляшете, — думал он, любовно ощупывая миниатюрную фотокамеру, спрятанную на груди под пиджаком. Без нее он на серьезные задания не ходил. — Такую сенсацию закачу!..»
Наконец адъютант, молоденький офицер в безукоризненно сшитой военной тужурке, подошел по знаку своего начальника к репортеру и, возмущенно взглянув на кучки пепла вокруг кресла, пригласил посетителя к адмиралу:
— Адмирал может уделить вам пять минут.
— О’кей, — буркнул Коперхед, подумав, что ему хватит и одной.
Дверь бесшумно распахнулась перед ним.
— Хелло, мистер э… э… — забасил, приветливо улыбаясь, адмирал.
— Коперхед, сэр.
— Э… Коперхед. Располагайтесь, как дома. Чем обязан?
По сравнению с чванливыми офицерами из приемной адмирал был само радушие. Этакий рубаха- парень, старый морской волк, плюющий на все правила приличия и этикета.
— У вас отличная газета, мой мальчик. Всегда идет под полными парусами… ха-ха… по ветру! Так чем обязан?
— Мою газету интересуют некоторые подробности операции дельфинов…
— Вот как? — улыбка сползла с лица адмирала.
— И причины отозвания со своего поста консула Карлсона.
Адмирал побагровел:
— Какого черта ваш паршивый листок вечно сует нос, куда не следует?
Коперхед незаметно нажал затвор объектива фотоаппарата.
— Сэр, общественность вправе знать…
— Плевать я хотел на вас и вашу общественность!
— Законное право газеты, сэр…
— Здесь я закон! Что вы лезете не в свое дело? Убирайтесь! — взревел адмирал, надвигаясь на
