величайший дар, который мы не всегда осознаем.
Через несколько часов, строгая, деловая, подтянутая, я буду спокойно сидеть в твоем офисе и нарочито холодно смотреть сквозь тебя. Продолжая начатую когда-то игру. Зная, что ты выдерживаешь мой взгляд, медленно закипая. Понимая, что этот твой пыл вечером превратится в сжигающий дотла пожар…
Но это будет потом. И лед, и пламя.
А сейчас… Сейчас я хочу быть счастливой. И буду ей – вопреки всему. Или не вопреки. А во имя равновесия любви.
Того равновесия, которое мы оба можем осознать.
Того равновесия, которое нам дано свыше.
Того равновесия, которое создаем мы оба. Плюс и минус. Чет и нечет. Боль и радость. Ты и я. Люди, понимающие любовь, живущие и сгорающие во имя ее. Ведь настоящая любовь сжигает себя в пепел. И возрождается из него.
Чаще так ломается жизнь.
Реже так выкристаллизовывается истинное чувство. И ради него стоит тысячи раз идти против течения. Чтобы потом не раскаиваться – а жить, замирая в твоих объятиях…
…Когда стихнет звон в ушах.
…Когда заглохнет эхо моего долгого стона.
Утонувшая во взгляде
'Если вам нечего сказать про внешность мужчины, скажите что-нибудь о его глазах – и вы никогда не ошибетесь'
Ах, как я смеялась совсем недавно над этой, такой незатейливой, и такой циничной фразой! Женская народная мудрость гласит, что мужчина должен быть чуть симпатичнее обезьяны, хотя, право слово, я некоторое время работала в зоопарке и могу сказать, что среди представителей хомо сапиенс попадаются такие экземпляры, рядом с которыми шимпанзе выглядит просто Томом Крузом. Впрочем, я опять отвлекаюсь.
И на старуху бывает проруха. Никогда не говори 'никогда' – как жаль, что я забыла эту истину. Одним словом, довелось мне все-таки понять, как мужчина кладет женщин глазами. Уж простите, что такой каламбур получился, ну да ладно.
Зовут его… Впрочем, неважно. Есть такой человек. Не молод, но и не старик. Тридцать четыре года. Замечательный возраст для открытий и перспектив, когда щенячья восторженность позади, пресловутый 'кризис тридцати' уже преодолен, а перспектива пенсии и увядания кажется призрачной и далекой.
Не красавец. Но и не урод.
И только глаза у него… Ах, какие у него глаза! Пронзительно синие, с угольно черным дулом зрачка – именно дулом, кружком пистолетного ствола, не раздевающего, а расстреливающего, проникающего СКВОЗЬ ТЕБЯ, навылет…
И какой-то первобытный инстинкт, оставшийся в наследство от далекого-далекого предка, не умеющего мыслить логически, а соображающего спинным мозгом, потаенное чувство, самое мудрое из всех, шепчет, не объясняя: 'Не смотри'.
Но я же упряма. Упряма и настойчива. И всегда иду вопреки здравому смыслу. Поэтому я поднимаю взгляд и скрещиваю его с этим синим льдом.
… И все. Обжигающая волна пробегает по моему позвоночнику сверху вниз, начинаясь где-то на холке – была бы я пантерой или какой другой кошачьей породой, ах как бы я зарычала призывно-грозно, подняв шерсть на загривке! – и спускаясь ниже, ниже, совсем низко, разливаясь внизу предательской влажностью, которую мужчина… Чует, чует – я знаю, иначе почему вдруг так на мгновение сощурились его глаза, промелькнула в них этакая удаль-насмешка?
Но нет, я же сильная, я сильнее многих, неужели я способна дать задний ход, испугавшись каких-то глупых домыслов? И поэтому я встречаю снова его взгляд – как, я отвела глаза? ну так это не слабость! – и уже сама чуть подаюсь вперед, играя, дразня, завлекая в эту древнюю, как мир, игру… И понимаю, что уже не будет теперь никакой моей гордости, никакого 'я'. Будем только 'мы'.
Пусть на короткие мгновения.
Пусть на безумно малый срок в моей и без того суматошной жизни.
Пусть – будет.
Чтоб почувствовать в этом взгляде…
… первую радость и первую разлуку…
'Прости, милый мальчик, нам просто надо остаться друзьями, ты ведь младше меня, ну подумай сам, из нашего романа ничего не выйдет'. – 'Но почему? Почему?'. – 'Ты когда-нибудь все сам поймешь'.
… первую победу и первое разочарование…
'Будь моим, слышишь, моим, только моим! Я хочу, чтоб ты стал у меня первым. Да что же ты стоишь, как статуя! Давай же, раздень меня, бери меня, владей мной – я твоя, вся твоя!'. И чуть позже: 'Ничего, ну что ты так волнуешься. Бывает. Ну, не последний же раз…'
… первое бессилие и первое бешенство…
'Кто он? Кто? Ну скажи мне! Я не спрашиваю, ПОЧЕМУ ты это сделала, но хотя бы, скажи мне его имя!' – 'А зачем? Хватит и того, что я не скрываю от тебя своих ошибок. Фемина ин вино нон куратор вагина. Это латынь. Ну, пьяная баба за поступки не отвечает…'
И пощечина – хлестким ударом штормового ветра, рвущего отношения, как последний осенний лист с дерева.
… первый восторг…
'Ты лучший, ты самый лучший. Ты – мужчина моей мечты!'
… и первое предательство, то , о котором знаешь только ты, которое похоронено где-то на глубине твоего сердца, но все еще поднимающееся иногда на поверхность.
'Прости, ты ошиблась. Я не идеален. У меня жена и дети'.
Уже не отдавая себе отчета, я понимаю, что смотрю в твои глаза слишком близко. Слишком. Не с расстояния вытянутой руки, а с расстояния сжатых губ.
… За мгновение перед тем, как я вскрикну раненой птицей, уже предчувствуя это стремительное сладкое падение ненужной нам обоим одежды, я пойму, что же главное в твоих глазах, таких обыкновенных и таких странных.
Открытость.
Ты встречаешь людей с открытым забралом, не играя никакой роли, придуманной, чтобы скрыть истинное 'я'. Ты смотришь на них настоящим – НАСТОЯЩИМ – взглядом, а не бусинами фальшивой куклы.
И бросая вызов нравственности, я лечу в бездну.
А со дна навстречу мне поднимается зарево слепящего света. С морским оттенком твоих глаз.
Забавы хищниц
Девичник… Какое милое словечко, и как много оно подчас за собой скрывает. Мужики, собравшись в компанию, обычно нажираются и рассказывают о своих подвигах на постельных фронтах. Женщины… Тоже рассказывают. Но чаще на трезвую голову. Потому их шумные посиделки куда как циничнее и злее. И если в этой компании снисходительно-разозленных самок вдруг попадается один мужчина, случайно попавший в ненужное время в ненужное место… Горе несчастному. Разорвут. Растопчут. Смешают с грязью. Потому что умеем, когда хотим.
