министр упомянул своего давнего патрона, конечно же, неспроста. И неспроста же он попросил Молотова:
— Поскольку официально я еду в Берлин и Рим, я пока не хотел бы, чтобы думали, что эта поездка связана с переговорами в СССР…
— Где думали? — тут же спросил Молотов.
— О, меня одолевают здешние американские и английские журналисты. Они проявляют нервозность и всё интересуются — на сколько дней я остановился в Москве? А я отвечаю, что проезжаю СССР транзитом.
Мацуока несколько виновато добавил:
— Лишние сомнения и догадки ни к чему… Вот когда я вернусь в Москву…
— Господин Мацуока, какой характер придать вашей поездке — зависит от вас самих… — успокоил его Молотов и спросил: — Сколько времени вы думаете пробыть в Берлине и Риме?
— Полагаю, три-четыре дня в Берлине и два-три — в Риме. А на обратном пути задержусь у вас, хотя мне надо торопиться с возвращением домой.
— Я готов к встречам с вами.
— А могу ли я увидеться с господином Сталиным?
— Когда?
— Я мог бы прямо сейчас…
— Подождите, пожалуйста, я справлюсь.
И Молотов отошёл к телефону, стоявшему на отдельном столике. Вернувшись, он сообщил:
— Товарищ Сталин сможет быть через десять минут.
— О! — поразился японец. Но, быстро справившись с волнением, перевел разговор в ожидании прихода Сталина на воспоминания:
— Вы знаете, господин Молотов, — говорил он смеясь, — маршал Ямагата еще в 1916 году предвидел, что до конца мировой войны в России будет революция и дом Романовых исчезнет, но ему никто не верил.
Молотов тоже улыбнулся и сказал:
— В шестнадцатом году люди, знающие Россию, вполне могли такое предположение высказать, но… — он ещё раз усмехнулся, — именно в силу знания России никто ничего не мог утверждать наверняка.
В это время в кабинет Председателя Совнаркома вошёл Сталин.
Мацуока вскочил первым, Молотов тоже поднялся, а Сталин подошел к ним и просто сказал:
— Я рад видеть вас в Москве, господин Мацуока…
МОМЕНТ был, как говорится, исторический, но пафос и Сталин были вещами настолько несовместивыми, что скованности в разговоре с самого начала не возникло.
— Я в Москве уже был проездом, господин Сталин, и останавливался на пять дней… — сообщил Мацуока. — Но тогда не имел случая вам представиться и видел вас лишь на трибуне Мавзолея… А сегодня просил вас принять меня для того, чтобы я мог засвидетельствовать вам мое почтение ещё до отъезда в Берлин.
— Я полностью к вашим услугам, господин Мацуока!
— Я не намерен утруждать вас подробностями, господин Сталин, надеюсь, их вам передаст господин Молотов, но на обратном пути я хотел бы, если вы сочтёте это полезным, обсудить вопросы улучшения советско-японских отношений… Убеждение необходимости этого зародилось у меня тридцать лет назад.
— Мы можем лишь приветствовать такие намерения, и если будет необходима наша новая встреча, то, повторяю, я — к вашим услугам.
— Я рад… Уже в тридцать втором году перед своей поездкой в Женеву я поднимал вопрос о необходимости заключения пакта о ненападении с вами и говорил с военным министром Араки и министром иностранных дел Учидой, и они были согласны, однако, — японец развёл руками, — общественное мнение Японии тогда еще не созрело… Мацуока запнулся, а потом прибавил:
— Сейчас тоже имеется группа противников, но мы вместе с принцем Коноэ настроены твёрдо.
Тут он вновь запнулся и после небольшой паузы просительно произнёс:
— Я понимаю, господин Сталин, что вы очень заняты, и я не могу отнимать у вас драгоценное время, однако, если бы вы смогли уделить мне ещё минут двадцать, я хотел бы сообщить вам две вещи, о которых просил бы подумать до моего возвращения из Берлина…
Сталин улыбнулся в усы и очень вежливо ответил:
— Вы, господин Мацуока, у нас редкий гость, так что я готов удовлетворить вашу просьбу.
Японец вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха и набираясь решимости…
— Господин Сталин! Как известно, верховная власть в Японии находится в руках Тенно. На иностранные языки «тенно» переводится обычно как император, однако это неверно, потому что в Японии уже давно имеется коммунизм…
Нкидовский переводчик, слыша это, удивленно посмотрел на японского министра, не зная — не ослышался ли он или не оговорился ли гость, но тот повторил:
— Да, коммунизм! И я назвал бы его моральным коммунизмом.
Сталин и Молотов смотрели на гостя с интересом. А тот пояснял:
— Да, у нас капитализм… Однако от этого никакого вреда нет — всё имущество и жизнь подданных принадлежит Тенно, и никто об этом не жалеет.
— Но, господин Мацуока — возразил, выслушав его, Сталин. — Не есть ли это путь императора?
— Нет! Тенно — это государство, и все принадлежит ему. Правда, после промышленного переворота у нас возобладали англосаксонские традиции и моральному коммунизму был нанесен ущерб.
Мацуока имел в виду ту «консервативную революцию Мэйдзи» 186 7 года, когда в Японии, насильно «вскрытой» в 1854 году американским коммодором Перри после двух с лишком веков самоизоляции, были ликвидированы остатки режима сегунов и началось бурное капиталистическое развитие. В ходе его англосаксы сумели обрести влияние среди новой японской элиты и сорвать возможное сближение России и Японии. Результатом провокаций Англии и США стали русско-японская война 1904–1905 годов, поощренная англо-японским договором 1902 года, и завершивший ее унизительный для России Портсмутский мир. Он был заключен в США агентом влияния Золотого Интернационала графом Витте-«Полусахалинским» при «содействии» президента Теодора Рузвельта, дяди президента Рузвельта уже Франклина Делано…
Итак, Мацуока вел речи весьма неожиданные:
— Сейчас у нас создалась группа — пока, правда, незначительная, которая хочет распространить на всю Азию принцип политики «хаккоицю», что означает всеобщий мир, основанный на справедливости… Мы выдвигаем лозунг — долой капитализм и индивидуализм. Но для этого надо уничтожить англосаксов.
Мацуока перевёл дух и закончил:
— С этой целью и был заключен пакт трех держав. И если у советской стороны будет желание идти вместе, то мы готовы идти рука об руку с вами… И я прошу вас это обдумать. И второе… — Мацуока был возбуждён, но говорил твёрдо: — Относительно войны в Китае… Япония воюет там не с китайским народом, а тоже с анлосаксами, то есть с Англией и Америкой. Чан Кайши — слуга англосаксонских капиталистов, и японо-китайский конфликт надо рассматривать именно под таким углом зрения…
— Мне надо ответить сразу? — спросил Сталин.
— О, я изложил лишь общую мысль и хотел бы получить ответ на обратном пути…
— Я могу коротко ответить сейчас, господин Мацуока!
— А может, лучше — после моего возвращения?
— Ну, если вам угодно, — не стал настаивать Сталин, но все же объяснил: — Никакая идеология не должна мешать взаимному улучшению отношений и практическому сближению государств. А если в Японии хотят, чтобы государство стало контролёром отдельных капиталистов, то это — хорошо. Это уже проделывается в Германии и Италии. И государство может усиливаться только тогда, когда оно является полным контролером всего народа и всех классов. Что же касается англосаксов… — тут Сталин остановился
