Из Византия,— Византий недалеко от Перинта,—приезжает однажды знатный человек, богатый несметно, а потому высокомерный и заносчивый. Звали его Аристо- мах. Едва приехав-, он, словно злое божество послало его мне на погибель, видит нас вместе и влюбляется в Гиперанта, восхищенный его красотой, которая, впрочем, могла восхитить кого угодно. Аристомах вел себя не так, как того требовала благопристойность, а надоедал юноше своей настойчивостью. Когда же понял, что из этого ничего не выходит (из-за благосклонности ко мне Гиперант никого не хотел видеть), Аристомах обратился к его отцу, человеку дрянному и падкому до денег. А тот охотно отдает ему сына под предлогом обучения: Аристомах говорил, что он учитель красноречия. И вот, взяв Гиперанта к себе, Аристомах сначала держал его взаперти, а потом увез в Византий.
Я махнул рукой на все и последовал за ними; там я пользовался всякой минутой, чтобы быть вместе с Гиперантом, но таких минут было немного—поцелуи для меня стали редки, разговоры почти недоступны: за мной следили рабы Аристомаха.. '
Наконец, не в силах дольше так жить, я решаюсь поехать в Перинт. Я распродал там все свое имуще ство, собрал достаточно денег и снова вернулся в Византий. Поздней ночью, вооруженный, я прокрадываюсь с согласия Гиперанта в дом и, найдя спящего рядом с мальчиком Аристомаха, в страшной ярости наношу ему смертельный удар. Пользуясь тем, что все в доме спят, я поспешно выбегаю вместе с Гиперантом. За ночь мы добираемся до Перинта и там, никем не замеченные, садимся на корабль и отплываем в Азию.
Море было спокойным, пока не показался Лесбос; тут внезапно поднимается буря и опрокидывает наш корабль. Я плыл рядом с Гиперантом и поддерживал его, чтобы облегчить мальчику борьбу с волнами. И все-таки к ночи он не выдерживает, выбивается из сил и гибнет на моих глазах. Я спас только его мертвое тело и похоронил на берегу. Я заливался слезами, Габроком, и горестно стенал над его могилой, а потом, найдя большой гладкий камень, поставил памятник, сложив стихи на смерть бедного отрока:
Юноше славному родом, любезному мне Гиперанту, Памятник горестный я здесь, на чужбине, воздвиг.
Волею демона злого он рано с землею расстался, Бурной волной унесен в моря бездонную глубь.
Больше я решил не возвращаться в Перинт, а пошел через Азию к Великой Фригии и Памфилии. Там; под влиянием тоски и бедности, я на первых порах примкнул к разбойничьей шайке, а позже, уже в Киликии, набрал себе товарищей и сам стал главарем. Дела наши шли хорошо, пока всех не схватили; а случилось это незадолго до нашей с тобой встречи. Такова моя судьба. А теперь, милый, расскажи мне о своей жизни; видно по тебе, что только горе заставило тебя странствовать'.
3. Габроком тогда говорит, что он эфесец, рассказывает, как он полюбил и женился, вспоминает об оракуле и о разлуке с родными, о нападении пиратов и их главаре Апсирте, о Манто, о темнице и бегстве из Тира, о встрече с пастухом, о своем пути из Сирин в Киликию.
Слушая эту печальную повесть и плача вместе с Габрокомом, Гиппотой воскликнул: 'О мои родители, о родина, которую я больше не увижу, о Гиперант, мой любимый! Ты, Габроком, еще встретишься со своей подругой и обретешь ее вновь, а мне уж не суждено увидеть Гиперанта'. С этими словами он показал локон юноши и оросил его слезами.
Когда оба насытились плачем, Гиппотой сказал: 'В своем рассказе я забыл упомянуть об одном происшествии: незадолго до того, как на нас напали, к нашей пещере, вероятно сбившись с пути, подошла прекрасная девушка. По годам она была тебе ровесника и тоже назвала Эфес своей родиной. Больше я ничего о ней не узнал. Мы решили принести ее в жертву Аресу, и все уже было готово, как вдруг появились наши преследователи. Я бежал, а что с ней сталось—не знаю. Она была удивительная красавица, Габроком, а одета по-деревенски; волосы у нее золотистые, глаза полны прелести'. Перебив его, Габроком закричал: 'Это, конечно, моя Антия! Где же она теперь? Что за земля ее приняла? Пойдем, друг мой, назад в Кили кию—ведь это недалеко, будем искать Антию! Заклинаю тебя душой Гиперанта, исполни свое обещание: пойдем со мной на поиски!' Гиппотой соглашается и обещает сделать все, что в его силах, говоря, что для безопасности в пути придется набрать хоть несколько человек товарищей.
Вот что было с Габрокомом; вместе с Гиппотоем он помышлял о возвращении в Киликию.
Между тем тридцать дней, которые испросила себе Антия, пришли к концу, и Перилай стал готовиться к брачному торжеству. Уже приводили из поместий быков и коз для жертвоприношения, уже полон был дом всевозможной роскоши и яств. Собрались все родные Перилая, и многие граждане Тарса были званы на брачный пир.
4. Незадолго до того, как Перилай отбил Антию у разбойников, в Тарсе появился некий старик— эфесский врач по имени Евдокс, потерпевший кораблекрушение на пути в Египет. Этот Евдокс обходил всех знатных людей Тарса и, рассказывая каждому о своих бедствиях, просил у кого платья, у кого денег. Попал он и к Перилаю и тоже рассказал, что он врач и родом из Эфеса. Перилай ведет его к Антии, желая обрадовать ее свиданием с согражданином. Девушка принимает Евдокса приветливо и расспрашивает, не слышал ли он о ее родных. Старик ответил, что ничего не может рассказать, так как он уже давно из Эфеса. Это, однако, не помешало их дружбе—он все-таки напоминал Антии о родине.
Вскоре Евдокс стал своим человеком, постоянно приходил к Антии и ел в доме Перилая. Он всякий раз просил отправить его в Эфес— там у него были дети и жена.
5. Все приготовления у Перилак закончились; когда наступил день брака, гостей ждали столы, уставленные дорогими кушаньями. Антия уже была украшена брачным убором. Ни ночью, ни днем не переставала она лить слезы, и перед глазами у нее постоянно был Габроком. Она вспоминала о прошлом—о своей любви к мужу и клятвах, которые они дали друг другу, о родине и родителях, думала о своей судьбе и о неминуемом браке. Оставшись наедине и предаваясь тоске, Антия, терзая свои волосы, воскликнула: 'О, я неблагодарная и низкая! Чем я отвечаю Габрокому? Он, чтобы остаться мне верным, дал надеть на себя оковы, принял пытки и, может быть, даже смерть. Неужели я все забуду и стану женой другого? Неужели скоро раздастся пение гименеев и я взойду на ложе Пери- лая? Не печалься, мой возлюбленный супруг,—по своей воле я никогда этого не сделаю. Я соединюсь с тобой, сохранив верность до самой смерти'. Когда Антия так горевала и плакала, пришел Евдокс, тот самый врач из Эфеса. Она провожает старика в укромный по- койчик, падает к его ногам, умоляя, чтобы он ее не выдал, и заклинает его эфесской богиней, Артемидой, сделать все, о чем она будет просить. Евдокс поднимает ее, всю в слезах, велит смело говорить, чего она хочет, клянется молчать и обещает исполнить любую просьбу.
Тут Антия рассказывает ему о своей любви к Габрокому, о клятвах, которые ему дала, об обещании хранить верность. 'Если бы,— прибавила она,—было возможно мне, живой, обрести живого Габрокома или тайно бежать отсюда, я просила бы тебя помочь мне в этом. Но теперь, раз мой Габроком мертв, бегство немыслимо и брак неотвратим,—обещаний же я не нарушу и клятвами не пренебрегу,—будь мне другом, достань средство, которое бы избавило меня, злосчастную, от всех бед. За это, Евдокс, тебе щедро возда дут боги; я буду их об этом просить перед смертью, а кроме того, дам тебе денег и позабочусь о твоем возвращении на родину. Ты сможешь еще прежде, чем кто-нибудь узнает о моей смерти, сесть на корабль и уехать в Эфес. Разыщи там моих родителей, Мегамеда и Евгиппу, сообщи им о моей смерти и обо всем, что со мной случилось на чужбине, и скажи, что Габроком погиб'. С этими словами она бросилась к ногам Евдокса и умоляла, чтобы он, не споря, дал ей яд. Потом достала двадцать мин серебра и драгоценное ожерелье и отдала Евдоксу. Антия легко могла это сделать, так как в доме Перилая всем распоряжалась она.
Евдокс долго колеблется, чувствуя сострадание к несчастной девушке и в то же время страстно желая возвратиться домой; наконец, побежденный деньгами и подарками, он соглашается дать Антии яд и уходит с тем, чтобы его принести. Девушка, оставшись одна, горюет, оплакивает свою молодость, печалится, что ей суждено умереть столь рано, громко зовет Габрокома, словно он мог ее слышать. Вскоре возвращается Евдокс; он приносит не смертельный яд, а снотворное средство, чтобы, не причинив девушке вреда, получить деньги на дорогу и уехать. Антия берет порошок и с благодарностью отпускает старика. Евдокс, не медля, садится на корабль, а девушка выбирает час, когда можно будет выпить яд.
6. Приближается ночь, брачный покой ждет; уже приходят за Антией. Она, с тяжелым сердцем и вся в слезах, идет, зажав в руке ядовитый порошок. У дверей спальни провожающие стали петь гименей. Антия еще больше опечалилась и заплакала сильнее: 'Так меня некогда вели к жениху моему Габрокому, но тогда факелы указывали путь к любви и гименеи звучали в честь счастливого брака. Как же ты поступишь теперь, Антия? Неужели ты предашь Габрокома, твоего супруга, твоего возлюбленного, того, кто ради тебя принял
