Поэзия. Судьба. Россия: Кн. 1. Русский чело­век

мировые вопросы, становиться, не желая того, в позу учителей жизни? Но тем не менее я всегда чувствовал, что читатели хотят видеть меня в обличий то ли священника, то ли учителя, то ли борца за права человека, что мне они доверяют больше, нежели самим себе.

Помню, однажды, вернувшись из северного иркутского села Ербогачён, где был на охоте, я написал стихи, а потом и очерки о жизни таежных людей, об их нравах и судьбах, и вдруг получил письмо от Наташи Л. — инженера-программиста из Иркутска. Она просила у меня разрешения и помощи для того, чтобы проехаться по 'моим местам', встретиться с героями моих стихотворений, словом, как бы пожить частью моей поэтической жизни. Я, конечно, не дал благословения на этот сумасбродный шаг. Но у нас началась интереснейшая переписка, которая стала нужнее мне, нежели ей, потому что у Наташи обнаружился удивительный поэтический вкус — ну, как у обычных людей, не занимающихся музыкой, бывает абсолютный музыкальный слух, более совершенный, нежели у иных композиторов. Размышляя о моих стихах, она открывала в них достоинства, о которых я не подозревал, и недостатки, которых я не видел. Иные второстепенные для меня самого стихи после ее писем вдруг обретали иное значение, иную глубину. Ее суждения были столь же тактичны, сколь справедливы, и не раз я прислушивался к ним, поправлял и улучшал строки и строфы, казавшиеся мне ранее совершенными.

Из писем Наташи Л. 22.11.81 г.

'Первое стихотворение, которое привлекло мое внимание в Вашей новой книге, было:

Одиночество — экое благо!
Никого, только ты и судьба.
Только темная ночь да бумага,
да фонарь на вершине столба.
Только тени, любимые тени —
словно ими наполнена мгла…
Я спешу на свидание с теми,
кто, закончив земные дела,
обживает летейские рощи (какая строка!),
где снежинки бесшумно парят
и откуда их светлые очи
в мою душу бесстрастно глядят.

Оно как-то очень точно описывает мое состояние.

Вы знаете, в ту ночь, как я улетела в командировку, я пыталась переделать стихотворенье так, как мне нужно было. Куда там! Слова вывертываются, и выскальзывают, и не хотят ложиться в это воистину прокрустово ложе (уж это-то Вам известно, наверное, гораздо лучше, чем мне) …'

'Ваши стихи постоянно окружают меня (если можно так сказать), одни приближаются, другие отдаляются — словно водят хоровод. Вот в Минусинске меня сопровождало одно Ваше стихотворение. В нем каждое слово и каждая строка удивительны.

Дай руку, дай милую руку,
Пойми, что нельзя одному
Кружиться по вечному кругу,
Впадая из света во тьму.

Я руку твою поцелую,
Забуду в ладонях твоих,
Что мчимся мы напропалую
В кольце катастроф мировых.

Нет, вы представляете — 'забуду в ладонях твоих!' — я слов не нахожу! Если бы не слово 'напропалую', которое огрубляет это очень нежное стихотворение, я могла бы считать его одним из лучших'.

'Покая была в командировке, у меня как-то болела душа за Вас. Особенно во вторник и среду… У Вас там ничего не случилось? '

'10.03.83 г. Многие Ваши стихи помогают мне жить. (А я отвечал ей, что мне помогают жить ее письма. — Ст. К.) И чего я совершенно не выношу, так это пародий на Вас. Я даже как-то хотела написать А. Иванову, да и некогда, и стоит ли? С него ведь как с гуся вода!'

Александр Иванов, подписавший в октябре 93-го письмо с требованием репрессий против русских писателей-патриотов, недавно помер. Его начинают забывать, а может быть, и забыли уже навсегда. Его пародии, бывшие примитивным и грубым орудием телевизионной политической борьбы в годы перестройки, канули в небытие, как будто их и не было, как и популярной среди обывательской демократуры передачи 'Вокруг смеха'…

В моей же памяти осталась лишь одна эпиграмма Анатолия Передреева на Александра Иванова, может быть, самая кратчайшая в мире: 'Глист — пародист'… В нее как бы 'вмонтировано' слово 'паразит' (глисты ведь паразиты), вскрывающее всю несамостоятельную паразитическую сущность пародистов всех времен и народов…

Из письма Наташи Л. 20.07.86 г.

'Прочла грязную статью в 'Юности' № 3 и сразу подумала о Вас. Мне хочется как-то утешить Вас и защитить. Я написала в 'Юность' письмо, в котором удивлялась, как писания А. Мальгина увидели свет, т. к. там все неправда — передергивания, фальшь и хамство'.

Этим письмом Наташа помогла мне в очень трудную минуту: спор между мной и 'Юностью' разгорелся после того, как я опубликовал в 'Нашем современнике' статью 'Что тебе поют', где убедительно доказал, что фанатичные поклонники Высоцкого, устраивая сборища возле его могилы, затоптали находившуюся рядом могилу майора Петрова. У меня были фотографии затоптанной могилы и во время ее существования, и фотография этого места после ее исчезновения. Тем не менее 'Юность' обвинила меня в клевете, в зависти к Высоцкому и даже в том, что чуть ли не я сам устроил инсценировку с могилой майора Петрова.

История эта имела весьма драматическое продолжение. Мой сокурсник по филфаку и соперник по литературной жизни критик Станислав Рассадин глумливо повторил в той же 'Юности', что я выдумал могилу майора Петрова. Шел 1992 год, когда мы, патриоты, уже были отрезаны от самых многотиражных газет, от телевидения и надо было искать эффективные и необычные формы сопротивления. Я написал в газету 'Московский литератор' письмо, в котором потребовал от Рассадина извинений, в противном случае пообещал смыть оскорбление пощечиной. Он не извинился…

Через полгода я встретил клеветника у писательской поликлиники. Он шел мне навстречу. С упавшим сердцем я понял, что нужно исполнять обещанное, что другого случая не представится, и, когда мы