IЯ частенько гостил у бабки.Часто я заезжал к старухе.Все, бывало, шепчет губами,узнавая меня на пороге.Мы садились за самоваром,начинали чай с разговором.А жила она одиноко,от своих дочерей недалеко.Только к ним она не ходила,даже видеть их не хотела.— Мои девки с ума посходили!С матерью перебранились.К старости перебесились —снова замуж повыходили!..Бабка правила нашей семьею.Наблюдала всю жизнь за порядком.Была домашним пророком.Считалась верховным судьею.Принимала в подарок конфеты.Разрешала любые споры.Разбирала любые конфликты.Прекращала семейные ссоры.Говорила кратко и мудро…Впрочем, это было нетрудно.Жили мы под единым флагом,родовым общежитским миром,шитые одним лыком,мазанные одним мирром,объединенные целью одною,одной бедою, одной войною.А теперь что случилосьсо всеми?Распадаются дружные семьи,что детей сообща растили, обноски перешивали,все, что надо, переживали,невест, как могли, рядили,швейной машинкой стучали,служили у государства,родственников встречалииз тридевятого царства.А теперь кругом непорядки,непонятные нашей бабке.И народ не тот на базарах,и вода не та в самоварах…Я сижу, молча слушаю бабку.Чай прихлебываю внакладку.Все подробности выясняю.Ничего ей не объясняю.IIУ музыкантов фальшивят трубы.У музыкантов замерзли губы.Катафалк впереди как хоромы.Мы Захарьевну нашу хороним.А за гробом дети да внуки,а за гробом — ее товарки,с девятнадцатого века старухи,бабы, высохшие как таранки.За плечами у них обузы,за плечами у них ликбезы.А учила старух лучина,да крутила старух кручина.По десятку детей народившие,горы белья переворотившие,горы горя перевернувшие,по горло его хлебнувшие, —идут они тесной шеренгой,покачиваются от ветра,салопы на них, как шинели —длиннополые, с прошлого века.Исчезает, проходит племяэтих женщин, вынесших бремявсяких войн: коротких и длинных,всех — грабительских и гражданских,справедливых и несправедливых,всех японских и всех германских.
