даже более того – церковная исповедь. В Церкви нет такого «гнозиса» («премудрости»), которым можно было бы превозноситься над простыми и смиренными «младенцами», живущими лишь по Писанию. Человек спасается не своими силами и усилиями, но милостью и благодатью Бога. Дьявол согрешил, а отнюдь не спас человечество своим падением, и не «сострадание» было причиной его ниспадения, а гордыня. Почитающий благодать своим имуществом («нервным излучением», на языке Е. Рерих) вновь и вновь отпадает от Бога.
Неужели можно заметить хоть какую-то совместимость приведенных убеждений Оригена с такой ключевой декларацией Е. Рерих: «Никто не может спасти другого. Лишь собственными усилиями подымается дух в сужденные прекрасные миры»1274 ?
Вроде можно увидеть сродство Оригена и теософов в том, что и тот и другие считают необходимым аллегорическое толкование Библии (по мысли Оригена, для того, чтобы читатель не останавливался лишь на поверхностном смысле Писания, но искал более глубокого, волей Бога в историческую канву Писания были включены некоторые несообразности – О началах. 4, 15). Ориген старается возвысить ум читателя над буквой библейского текста. Теософы также видят в Библии аллегорию, которую надо уметь расшифровать.
Получается, будто Ориген и Блаватская пользуются одним и тем же орудием. Но вот цели, а, значит, и плоды у них получаются вполне противоположные. У Оригена орудие аллегорики обращается для извлечения из Библии совершенно иного смысла, чем у оккультистов. Он превращает Библию в рассказ о борьбе с грехом в человеческой душе, о поиске Бога и чистоты, а не в разговор о расах и планетах.
Аллегорический метод в силу своей произвольности зачастую дает представление не столько о том, что действительно таится в самом интерпретируемом тексте, сколько о том, что кроется в душе толкователя. Так вот, при сравнении аллегорий Оригена и теософов видно, что износится ими из своих душ нечто радикально разное.
Приведу толкование Оригеном притчи о добром самарянине (Лк. 10,30). Во-первых, для того, чтобы убедиться в глубоко христианском, глубоко евангельском настрое Оригена-толкователя. Во-вторых, для того, чтобы после столь долгих странствий по оккультным трясинам дать читателю возможность хоть немного подышать чистым воздухом Евангелия.
«Некоторый человек» есть Адам; Иерусалим – рай; Иерихон – мир сей (kosmos). Человек «спускается» из Иерусалима в Иерихон (это и буквально так, ибо Иерихон лежит ниже Иерусалима, а в системе Оригена это тем более значимо, что, по его представлению, нынешний мир сложился в результате падения (katabole) изначального духовного мироздания). Человек добровольно пошел, «спустился» из Иерусалима в Иерихон и попал в руки разбойников. Разбойники – враждебные человеку духовные силы и энергии (antikeimenas energeias) или «лжеучители, пришедшие до Христа». Снятие разбойниками одежды со странника – это «обнажение от нетления и бессмертия» и «лишение всякой добродетели». Удары, полученные им, – это пороки и грехи. То, что разбойники оставили человека «едва живым», полумертвым, означает, что смерть коснулась половины человеческой природы, ибо душа осталась бессмертной. Священник, который не смог помочь раненому – ветхозаветный закон; левит – это пророки, а добрый самарянин – Христос. Самарянин «понес наши грехи». Осел, на которого был возложен раненый, – тело Господа, а гостиница, куда он был привезен – Церковь. Принеся человека в Церковь, принимающую всех, Христос не сразу ушел, но заботился о немощном один день и ночь, исцеляя раны, а наутро ушел, поручив израненного хозяину гостиницы, то есть Ангелу Церкви. Два динария, данные самарянином, – это познание Отца и Сына и ведение того, что Отец – в Сыне, а Сын в Отце1275.
Итак, аллегории Оригена не уводят человека из Церкви, а подводят к ней. Они учат не презрению к Писанию, а благоговейному чтению его. Теософы же обычно обращаются к «аллегориям» для того, чтобы опровергнуть какое-либо прямое библейское утверждение (например, о том, что грех есть грех). «Посвященный» и «просвещенный» аллегоризм оккультистов полагает, что обращение к библейскому тексту есть худший из всех возможных путей «духовного познания»1276. В душе у Оригена гораздо больше подлинной церковности, чем того хотелось бы оккультистам.
В отличие от гностиков и теософов Ориген отказывается аллегорически истолковывать историю макрокосмоса. Он соглашается с буквальной космогонической концепцией книги Бытия (и даже специально настаивает на этом в письме Гобару)1277. Но моисееву космогонию он восполняет углублением в «микромир» – в человека. Ориген полагает, что, кроме рассказа о создании видимого мира, Моисеем «в форме аллегории было показано все, что может украсить малый мир, то есть человека» (Беседы на книгу Бытия. I,11).
И тут Ориген набрасывает действительно величественную картину. Твердь, разделяющая воды, – это разделение внешнего и внутреннего человека. Если от души человека отбежали воды – грехи и страсти, – он стал сушей, и эта суша стала землей, и на ней взошел плод чистоты. Теперь уже твердь достойна быть украшенной светилами – и в нашей душе воссияет Солнце-Христос и луна-Церковь. Солнце – это Христос, потому что Им сказано: «Я свет миру». Луна же получает свет от Солнца – так и церковь от Христа. Светила установлены «для знамений». Знамения Церкви – это заповеди Христовы, являемые миру. «Чтобы всякий, получив знамение, знал, как убежать от будущего гнева, чтобы день тот не застиг его как тать». «Христос – свет апостолов, а Апостолы – свет миру». Звезды – это святые (прежде всего Моисей и пророки).
На следующий день одновременно изводятся пресмыкающиеся и птицы – потому что и доброе и злое должны мы представить пред Светом Христовым на Его суд. «Мы, по слову и завету Божию, и то, и это вынесем пред лице Божие и на суд Его, чтобы, будучи просвещаемы Им, мы смогли отделить из доброго все злое, то есть удалить от себя то, что пресмыкается по земле и доставляет приземленные заботы». Птицы наших помыслов должны полететь над твердью, чтобы познать самих себя и узнать, что в нас есть от пресмыкающихся. «Если мы посмотрим на женщину с вожделением – это в нас ядовитое пресмыкающееся; но если есть в нас чувство трезвости, то пусть даже загорится страстью к нам госпожа-египтянка, мы обратимся птицами, и, оставивши в руках ее египетское платье, улетим от грязного коварства. Если какая- то мысль искушает нас к воровству – вот, наихудшее пресмыкающееся; если же в нас такое намерение, что, имея у себя только две лепты, мы их милосердно отдадим в дар Богу, это намерение – птица, не помышляющая ни о чем земном, но крыльями стремящаяся к небесной тверди. Если к нам подступает мысль, хотящая нас убедить, что не нам претерпевать мученические страдания, – это ядовитое пресмыкающееся; но если придет к нам мысль и намерение сражаться за истину даже до смерти, – это будет птица, от земных к высотам устремляющая» (Беседы на книгу Бытия. I, 3-8)1278.
Конечно, толкования Оригена и условны, и произвольны. Но для нас важно отметить, в каком направлении идет его аллегоризирующее воображение, а в каком – нет. Чтобы
Любой читатель «Тайной Доктрины» помнит, как любезна Блаватской идея гермафродитов, как настойчиво она старается библейскую фразу «мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1,27) прочитать как «мужчиной и женщиной сотворил его», превращая тем самым Адама в андрогина. Ориген, дав вполне красивое буквальное толкование этого библейского места1279 , приступает к аллегорическому. «Внутренний наш человек состоит из души и духа. Мужчиною можно назвать дух, женщиной провозгласить душу. Если между ними есть согласие и единодушие, то в самом естестве своем они плодятся и размножаются, рождая детей – добрые чувства и мысли, или полезные соображения, которыми они наполняют землю и обладают ею. То есть, подчинив себе плотское чувство, они обращают его к лучшим намерениям и правят им» (Беседы на Быт. 1,15). Ничего похожего на теософию здесь также не просматривается…
Но тогда вновь возникает все тот же вопрос: Елена Рерих плохо знает Оригена или «Тайную Доктрину»? Или она просто не прочь приврать?
Если бы Ориген действительно был оккультистом, как утверждает Е. Рерих, неужели он смог бы написать два (!) толкования на Песнь Песней, в которых он изъясняет любовь Невесты к Жениху как
