Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой

поделаешь?! Я не знаю, как работает мозг, когда ты видишь любимого человека, но я знаю, как бьется сердце. И все это знают. А, Павлуша?..

ПАВЕЛ (садится). Ты поэт, тетя.

ТЕТЯ. Нет, я аналитик. Ах, Павлуша, я смотрю на тебя и поражаюсь: для меня ты дитя, а ведь на самом деле ты — мужчина в годы расцвета, в зените, так сказать. Да! Так о чем я говорила? Я говорила о смерти, о сердце… Подожди, я принесу кисель. (Выходит.)

ПАВЕЛ (про себя). Годы расцвета… Это относительное понятие. А зенит? Что такое зенит для человека?

ТЕТЯ (приносит кисель). И вдруг… Совершенно неожиданно. Я получила письмо. Ты знаешь, я всегда очень волнуюсь, вскрывая конверты. Я читаю обратный адрес… И что я вижу? Полоцк!

ПАВЕЛ (недоуменно). Полоцк?

ТЕТЯ. Да! Полоцк? Ты понимаешь?

ПАВЕЛ. Полоцк? А что Полоцк?

ТЕТЯ. Неужели ты не понимаешь, Павлуша?

ПАВЕЛ. Полоцк?

ТЕТЯ. Ну да. Это моя вина. Громадная вина. Мы забываем людей. Мы бросаем их. Даже родных. Как будто впереди нас ждут толпы и карнавалы. Почему мы не думаем об одиночестве? Полоцк, Павлуша.

ПАВЕЛ. Полоцк. Что-то с ним связано… Но что?

ТЕТЯ. Хорошо. Слушай. В Полоцке живет моя и твоей покойной мамы двоюродная сестра Соня. Мы все, к сожалению, обменивались иногда открытками на праздник, но не больше, и она, признаться, потеряла для меня какие-то реальные очертания. Я совершенно не думала о ней. А ведь в детстве мы жили вместе… Да… И вот среди старых книг и тетрадей я нахожу как-то записную книжку. А в ней отмечены дни рождений всех моих давних знакомых и родственников. Ах, Павлуша, как у меня дрожали руки… Там были дни рождения людей, о которых я давно забыла… Что за жизнь! И вдруг, смотрю, — Соня! В общем, я в тот же день побежала, купила ей подарок, возможно не совсем удачный, и отослала с письмом. Первое письмо за столько лет… Я и забыла об этом, и вдруг я получаю ответное письмо сегодня. И какое письмо, Павлуша! Она несчастный человек. Она совершенно одна, муж умер. 0на не жалуется, нет, она просто рассказывает о себе, возможно, ей просто необходима высказаться… Но мне стало так стыдно и больно…

ПАВЕЛ. Полоцк! Конечно, теперь я вспоминаю.

ТЕТЯ. В довершение ко всему она хочет, мне вышить что-нибудь на память от нее. Она вышивает бисером. Просит выслать материал, из которого я собираюсь шить платье. Она, конечно, не представляет себе, какой я стала. (Смеется.) Я — в платье, вышитом бисером! Но я не могу отказать ей, и вот я подумала… Только ты не возражай сразу! Может быть, тебе какую-нибудь выходную рубашку вышить бисером, одноцветным? Допустим, ворот? А?

Павел молчит.

Ну ты подумай. Сразу это кажется неприемлемым, но если ты представить себе однотонный бисер, матовый… Ну ты подумай, подумай.

ПАВЕЛ (задумчиво). Тетя, посмотри на меня внимательно и скажи, есть во мне что-то, ну хоть что-нибудь такое, что могло бы привлечь… Нет, хотя бы пробудить симпатию ко мне?

ТЕТЯ (смеется). Я понимаю, Павлуша, ты намекаешь на то, что бисер тебе противопоказан… Но, в конце концов, это не так важно. Самое главное, Павлуша, что, когда я прочитала ее письмо, я почувствовала боль и одновременно радость. Я приняла правильное решение…

ПАВЕЛ (решительно). Тетя, я говорил тебе, что сегодня необыкновенный день. Бывают такие дни, когда ты и людей, и явления воспринимаешь как бы под другим углом зрения. Понимаешь? И себя тоже.

ТЕТЯ. Ты абсолютно верно все понял. Я посмотрела на свою жизнь глазами другого человека, и я все решила. Как бы ты ни возражал, Павлинька, я сделаю по-своему. Все трудности, связанные с этим, я беру на себя. Соня переедет к нам. Мы обменяем ее комнату на одну комнату, а потом две и одну на три комнаты. А пока будет производиться обмен, она переедет к нам, мы будем жить с ней в одной комнате.

ПАВЕЛ (ошеломлен). Как?

ТЕТЯ. Вот так. Вот так, Павлуша. Она одинока. Она несчастный человек. В конце концов, и мы должны что-то сделать для нее, искупить свое невнимание.

ПАВЕЛ (испуганно). Нет, подожди, нельзя же так сразу это решать. Я ведь еще… Ты не знаешь…

ТЕТЯ. Нет, я все знаю. Я знаю, что на это трудно решиться, но я ей уже написала.

ПАВЕЛ (встает). Написала?

ТЕТЯ. Да, написала.

ПАВЕЛ. А как же я?

ТЕТЯ (встает). Подожди, Павлик. До сих пор мне казалось, что мы отлично понимаем друг друга. Неужели мой рассказ не дошел до твоего сердца? Ты ничего не понял?

ПАВЕЛ. Я все понял, но ты же не выслушала меня. Как ты могла написать?.. И ты уже отослала письмо?

ТЕТЯ (голос ее дрожит). Отослала. Ты ничего не понял, Павлуша. Я тебе рассказала о смерти Зузенко, о смерти старого человека, а он был не так одинок, как Соня. У него погиб сын, развелась дочь и работы было много — вот и все, но сердце из-за постоянных бед и неприятностей — оно фрустируется, раскалывается. Сначала дает трещинку, как чашка, а потом раскалывается пополам, и человек умирает от постоянной фрустации Зузенко умер. Умерла мама. Пусть поздно, но должна же я подумать о Соне.

ПАВЕЛ. Тетя, подожди!

ТЕТЯ. А чего ждать?

ПАВЕЛ. Но я ведь женюсь, тетя…

Пауза.

ТЕТЯ (медленно садится). Павлик?! Как женишься?!

ПАВЕЛ (садится). Я люблю ее, тетя, но я боюсь, она откажет мне.

ТЕТЯ (бессмысленно). Откажет? Тебе?

ПАВЕЛ (пытаясь улыбнуться). Конечно мне. Это не так трудно — отказать мне.

ТЕТЯ (встрепенувшись). Ты женишься? Ты женишься, Павлик?

ПАВЕЛ. Конечно женюсь, тетя, если она согласится.

ТЕТЯ. Ну да. Ну да.

Пауза.

Извини меня, Павлуша. Что-то придумываешь себе, сочиняешь… А это все так глупо, неприемлемо…