глаза, она считает, что ты без ума от нее. А ты поддерживаешь ее в этом заблуждении.
— Она сама не прочь пребывать в нем как можно дольше, — немного развязно отозвался Дамьян. — Почему бы тебе не закрыть глаза на эти маленькие слабости.
Я с хладнокровием приняла его ответ. Очарование ночи прошло, оставив неприятный осадок чего-то несбывшегося. Мы въехали в лес. Над нами раскинулась черная сеть косматых ветвей, наброшенная на звездное небо. Из-за недавних дождей дорога раскисла и превратилась в глубокую колею, заполненную опавшими листьями. Между стволами старых вязов, покрытых проседью лишайника и мха, темнели густые заросли кудрявого папоротника. Сонный бор недовольно поскрипывал и вздыхал, а где-то в валежнике жалобно ухала сова.
Дамьян первый заговорил о той ночи. Чуть склонившись, чтобы не касаться головой низких ветвей, он жестко произнес, позабыв про свой насмешливый тон:
— Тебе нужен отчет о моих передвижениях? Я не могу дать тебе внятных объяснений.
— Ты прогуливался. Джессика сказала, что встретила тебя у парадного входа.
— Тебя это устраивает?
— У меня нет других фактов.
Он прищелкнул языком и желчно проронил:
— Моя репутация не нуждается в 'других' фактах, чтобы обвинить меня. Остальные не постеснялись тут же приписать на мой счет это происшествие с тобой.
— Репутация — это хорошо устоявшееся мнение. Я же не принимаю в расчет то, что говорят другие. Я слушаюсь только своего суждения.
— И что подсказывает тебе твое нерушимое здравомыслие?
— Ты мог бы легко это сделать.
Он как-то безразлично пожал плечами и, шокировав меня, беспощадно заявил:
— Если бы я хотел избавиться от тебя, то сделал бы это не в Китчестере и не сейчас. А задолго до всей этой кутерьмы с появлением горячо любимой внучки. Полагаю, несчастный случай со слишком неугомонной девчонкой не вызвал бы у местных умов подозрений. Помниться, я сам говорил тебе, что нужно быть смелее и не избегать родственников… Мне не нужна твоя смерть, соловей. Заруби себе это на носу. Если не доверяешь своим чувствам, обратись к логике, которую ты так ценишь.
— Однако все уверены, что это ты.
— Мне начхать, в чем они уверены! Мне безразлично даже твое мнение, поскольку оно ничего не изменит.
Его слова горько задели меня. Но я все же произнесла:
— Не думаю, что это был ты. Там на лестнице я не смогла бы сопротивляться тебе так долго.
— Ну, слава богу, — Дамьян зло хохотнул, — по крайней мере, подозрения в неуклюжести и бессилии не тяготеют над моим самолюбием.
Злость выдала его. Он не так безразличен к моему мнению, как хотел показать.
— И все же… ты мог только запугивать меня. Граф настаивает, что это была шутка. Твоя месть мне. Порой, я не могу отделаться от ощущения, что все так и было.
— Слова старика не стоят и выеденного яйца. Он скажет что угодно, лишь бы оградить Китчестер от проблем. Представить покушение в виде жестокой шутки над несчастной внучкой — поступок, который от меня все ожидали и который легко объясняем моим стремлением заполучить замок, — вполне в его духе.
— А что в твоем духе, Дамьян? — еле слышно спросила я. — Я не могу верить тебе до конца. Я знаю, на что ты способен. Чего ты хочешь? Чего действительно хочешь?
— Ты знаешь чего.
Я вздрогнула всем телом, до боли стиснув в онемевших руках вожжи.
— Но так ли это?! Как я могу верить тебе, когда все твои поступки противоречат словам?
— Человек чаще действует согласно обстоятельствам, а не своему желанию
— Никогда бы не подумала, что ты из тех, над кем довлеют обстоятельства.
— И, тем не менее, это так.
— Звучит очень интригующе, — я уже овладела собой. — И какие же обстоятельства вынуждают тебя искать общества Виолетты? Или говорить мне о своей безумной страсти? Женитьба на мне сделает тебя ближе к Китчестеру. Но, может быть, ты не хочешь делить его со мной?
— Что ты хочешь услышать от меня?
— Искренности.
Он издал какой-то гортанный звук, похожий на фырканье.
— У тебя до глупости обостренное благоразумие. Даже самая пугливая черепаха не сделает ни одного шага, если не высунет голову из панциря.
— Я не черепаха! — бессмысленно буркнула я и затихла
Меня охватило почти непереносимое волнение. Прислонившись к холодному борту повозки, я посмотрела на его профиль. Жесткий, резко очерченный в багряном свете факела, грозный и напряженный. Все мои чувства к нему смешались, и я ничего не могла в них понять. Я лишь знала, что никогда не смогу полностью доверять ему.
Долгое время мы молчали, слушая дыхание друг друга и доносившиеся отовсюду звуки леса. Наконец он заговорил, уставшим и немного апатичным голосом:
— Мой хлыст пропал еще утром, когда я купался в реке. Я считал, что раздеваясь, неосторожно бросил его на траву, а он скатился в воду. О том, что я купаюсь по утрам, знает чуть ли не каждый в Китчестере. А твой бессознательный лепет, когда я тебя принес, слышали все. Если среди нас был убийца, то он затаился.
Я хотела спросить его о Жаннин и Уолтере, но не посмела выдвинуть подозрения против его матери. Какие бы ни были между ними отношения — она его мать. Но он сам заговорил о ней.
— Жаннин не бойся — она глупа и похотлива. Я подозревал, что у нее есть любовник, но не знал, кто этот счастливчик. А в ту ночь оба так нервничали, что все сомнения исчезли.
— Я слышала их, но они вели себя так, будто виновны в большем, чем прелюбодеяние.
— Едва ли будет что-то ужаснее для бесхребетного Уолтера, чем уличение в измене.
— Почему?
— Эллен — Китчестер. А кто такие эти двое? Граф никогда не простит, тем, кто посмеет насмехаться над одним из Китчестеров. Самое простое, что он может сделать — это выгнать любовников к чертям, оставив подыхать на улице…
Я обдумала его слова. Возможно, этим и объясняется тот дикий испуг разоблачения, что владел любвеобильной парочкой. Оба они отлично устроились под крылом графа Китчестера, и в один миг лишиться этой праздности и оказаться на улице, влача нищенское существование, было в высшей степени жуткой перспективой.
— Почему ты избегал меня все это время? — спросила я, ожидая еще одной колкости.
— Я и дальше буду это делать. У меня есть кое-какие мысли, кто бы это мог быть. Нужно время, чтобы подтвердить их.
— Хорошо, — согласилась я, будто он ждал от меня согласия. Я подумала, что не в силах ни возражать, ни сопротивляться. Я так слаба против Дамьяна, я, которая всегда была так отважна, так уверена в себе! Я хотела от него объяснений и получила их, но только потом, в одиночестве обдумывая его слова, поняла, что едва ли избавилась от холодка подозрения в груди. А сам Дамьян повернул наш разговор как бы в свою пользу. Я хотела поверить ему. Но могла ли?
ГЛАВА 30
Воздух гудел от звуков бубенцов и колокольчиков на соломенных шляпах. Владельцы рогожных балаганчиков и лотков со всякой снедью громко созывали народ полакомиться вкуснейшей сдобой или посмотреть на невиданные чудеса, скрытые за цветными занавесками. Весь этот шум перекрывали
