очками. После того, как мы разместились в рядок на диване, он уверил нас, что новорожденные чувствуют себя хорошо и могут похвастаться отменным аппетитом.
Счастливое прибавление в докторской семье мы обсуждали минут десять, после чего тетя Гризельда, решив, что достаточно потратила время на 'достойный повод', не мудрствуя спросила:
— А как здоровье вашего сына? Мы слышали, он попал в неприятное положение на празднике.
В первый момент и доктор, и его жена оторопело глядели на бестактную гостью, с тугими оборотами соображая, правильно ли они разобрали слова. Но вдруг мужчина расхохотался, демонстрируя крупные зубы под щеточкой усов. Напряжение, застывшее в ровных спинах и стиснутых пальцах, отпустило.
— Ну, Гризельда, вы даете! Ваша прямота выше всяких похвал!
— Что вы, и мне пришлось вильнуть.
— Да, но другие так и не осмелились задать этот вопрос, хотя приходили только ради него. А наша собачонка интересовала их не больше, чем десятая жена китайского императора!
— Неужели и Дадли Додд ушла ни с чем! — оживилась тетя.
— Абсолютно! — кивнул доктор, поправляя очки.
— Ха, генерал сдает! — брякнула тетушка, торжествующе сверкнув бусинками глаз.
В следующий момент дверь в гостиную отворилась, и вошел Николс. Конечно же, мое неопытное в таких делах воображение рисовало приблизительную картину того, во что может превратиться здоровое розовое лицо, когда по нему пройдутся с десяток тяжеловесных кулаков, но действительность превзошла даже самые смелые фантазии.
В вошедшем в комнату существе признать молодого Ливингтона можно было только по родству его тощей фигуры с колокольной вышкой. Лицо же его не поддавалось узнаванию и походило на обожаемый старушкой Финифет мясной деликатес, который она с сочным причмокиванием именовала 'печеночной кровянкой' и готовила только на Рождество и Пасху. Яство это было крайне мудрёное, так как требовало более семи видов печени, каждой по фунту, распаренной гречихи, гусиных желудков, порубленного бараньего жира, костного мозга, свиной крови и промытых кишок для наполнения прокрученной смесью. Взбухшая на жире и мозгах колбаса разжигала аппетит только у самых голодных гурманов, но неизменно поражала богатой цветовой гаммой — от иссиня-черных и лилово-красных до мучнисто-серых тонов. Мой крепкий организм не мог укорить себя в слабости при виде любимой кровянки Финифет, но от взгляда на разукрашенное столь искусно лицо Николса мне подурнело.
Те же позывы, видимо, охватили и Сибил, так как она зажала рот и нос ладонью, а над побелевшими пальцами круглые глаза оповещали нас о ее бедственном положении.
— Силы небесные!!! — промычала тетя и вскочила, протянув руки к несчастной жертве деревенских развлечений. Но тут же опустилась обратно на диван и судорожно ощупала — на месте ли шляпка-капот из бронзового муара с мишурой и бисером.
Николс храбрился. Левая рука его покоилась на перевязи, плечи сутулились, а под рубахой просматривались марлевые бинты.
И все же было в нем что-то такое, что отвергало всякую жалость. Самозабвенный азарт, владевший им на скачках, не испепелился дотла в жаркой потасовке, а теплился еще в его душе, неясной, едва угадываемой тенью, отражаясь в заплывших глазах застенчивым торжеством. Он попробовал мужественно улыбнуться, но распухшие губы подвели его и болезненно скривились. Тогда Николс проковылял к материнскому креслу и оперся о спинку.
С появлением сына миссис Ливингтон растеряла всё деланное лукавство и теперь, не таясь, промакивала набежавшие слезы трепещущим платочком и деликатно пошмыгивала.
— Как видите, его хорошенько помяли, но жить будет! — с легкой иронией пробасил доктор. — В его года полезно разок другой наподдавать кому-нибудь или схватить пару затрещин. Поучительный момент, так сказать…
— И чему же он поучает? — скептически отозвалась тетя, мрачно изучая живописную абстракцию на лице пострадавшего. — Подставлять другую щеку?
— Не оставаться в долгу! — отрезал мистер Ливингтон.
— Замечательное утро, — с трудом разлепляя губы, подключился к разговору Николс. — Я…я как раз стоял у окна, когда увидел вас…э-э… любовался солнышком, оно сегодня так пригревает…
— Высматривал! — со значением присовокупил доктор.
— Вовсе нет! — уязвлено воскликнул Николс. — Никого я не высматривал, отец.
— Погода сегодня и впрямь чудесная, — участливо поддержала его Сибил. — Можно надеяться, что она продержится до конца месяца.
— Да…конечно, — запинаясь, произнес молодой человек и добавил. — Я рад, весьма рад, видеть вас в добром здравии.
— Печально, что мы не можем того же сказать и о вашем здоровье, дорогой мальчик.
— Я еще легко отделался, мисс Уилоуби!
— Легко?! Удивительно, как по-разному люди воспринимают одно и то же.
Николс закивал, но все его внимание было уже сосредоточено на мне и Сибил.
— А как вы… — начал было говорить Николс, но спохватившись, что может проговориться, поправился — Как…как вам понравились…э-э… мероприятия?
Он явно боялся поставить нас в неудобное положение.
— Всё было довольно эмоционально, — ответила Сибил с волнением в голосе.
— Да, по-моему, зрелище было что надо, — охотно согласилась я. — Можно сказать, мы давно так не веселились. Особенно захватывающей была финальная часть праздника! Мы так надрывали животы от смеха, что могли запросто лопнуть!
— О-о! — протянул Николс, а затем беспокойно спросил. — Надеюсь, всё обошлось, и никто не пос… не лопнул? Все целы и невредимы?
После моих заверений, что ни одна из нас, ни от веселья, ни от каких бы то ни было других причин не пострадала, молодой человек успокоился и стал с робким ожиданием всматриваться в окно. Мы посидели еще минут пять и распрощались.
У массивной увитой плющом калитки на нас, словно вихрь, вздымая воронками дорожную пыль, налетела Виолетта. Никак не поспевавшая за ней, миссис Тернер суетливо перестукивала каблуками еще в самом начале улицы. Ее вид не оставлял сомнений, что она намеревается со всей строгостью отчитать свою неуемную дочурку за чрезмерное нетерпение, какое категорически непростительно для воспитанной юной леди, да к тому же обрученной.
Непреодолимое препятствие, в лице тети Гризельды, внезапно возникшей на пути как неприступная скала, вынудило Летти умерить прыть и остановиться.
— Докторская такса на днях ощенилась! — выдала ее матушка вместо приветствия, когда, наконец-то, дотрусила до калитки. — Виолетта с ума меня свела! Ей так хочется взглянуть на милых крошек. Должно быть они прехорошенькие! Признаюсь, у меня у самой чувствительность ко всяким зверюшкам. У нас это семейное… О, так вы же от Ливингтонов! Ну, как там…щенки?!
— Нет слов! — изрекла тетя и пожелала приятного любования 'псиным приплодом'.
Уже дома, подробно пересказывая Финифет наш поход к Ливингтонам, тетя пришла к выводу, что он оказался необычно плодотворным.
— А парень-то не промах! — объявила она, потрясая пальцем в сторону Фини, и с обреченностью в голосе посулила, — ох, и скандалец намечается, помяните мое слово!
В Китчестер я вернулась через несколько дней. В связи с моим возвращением тетушкой овладело подавленное настроение, но она старалась скрыть от меня неотвязную тревогу. Ей казалось, будто бы я все же впустила в свою душу 'холодные камни и большие залы' Китчестера, и не за горами то время, когда я назову его 'домом'.
Прощаясь, она завела разговор издалека, пытаясь намекнуть, чтобы я не забывала о том, кто моя настоящая семья и где мой единственный дом. Естественно, я старалась подобрать такие слова, которые одним махом разрушили бы все ее опасения, но из-за натянутых нервов попытка вышла, мягко говоря, неубедительной.
Если бы тетушка знала, какие мысли одолевали меня в эти дни, проведенные в Сильвер-Белле, она непременно поставила бы себя в один ряд с теми самыми ослицами, которые ей все еще мерещились при
