чему-то иному или (что характерно для современного искусства особенно) самому себе. Произведение искусства видится им как своеобразная «игровая площадка», на которой совпадают «узнавание и понимание».
Однако узнавание (= подражание), согласно Г., как и выражение и обозначение, не характерны для современного искусства. Эстетика Канта и Аристотеля малоэффективны в этом плане; он идет глубже в историю и находит то, что желал найти, у Пифагора — в его понимании мимесиса (= вещи), как тенденции к упорядочиванию согласно космическому строю, глобальному миропорядку, «гармонии сфер», основанной на законах чисел. Число и порядок — вот те древнейшие эстетические принципы, которые лежат в основе любого искусства, и они при некоторой смысловой модификации могут быть усмотрены и в современном искусстве. Это, конечно, иное понимание порядка (и числа), не пифагоровское (которое знало устойчивый космопорядок, музыкальный порядок и порядок в душе) и не христианское (которое в дополнение знало еще порядок истории), а постиндустриальное, не знающее ничего устойчивого, ничего вечного, неизменного, но все-таки сохраняющее некое смутное представление о какой-то упорядоченности. Поэтому наиболее общим принципом искусства Г. считает ощутимое присутствие в произведении «упорядочивающих духовных энергий», которые могут привести или к созданию некоего самобытного целостного художественного микрокосма, или напомнить нам о каком-то фрагменте культуры, или «при полной немоте» (изобразительно-выразительно-семиотической) явить некую «прадревнюю близость чистых пифагорейских начертательныix и цветовых гармоний». К «непредметному» искусству современности Г. относит только последний случай, что вполне понятно, ибо он впрямую соответствует поискам Кандинского, Малевича, Мондриана и многих других беспредметников, а также некоторых конструктивистов (см.: Конструктивизм). Однако очевидна и более широкая значимость всей концепции искусства современного герменевта для художественной культуры XX в. от авангарда до постмодернизма.
Это относится и к пониманию Г. принципиально символического характера любого искусства. Здесь он солидарен со многими классическими теориями символизма, но дает опять же свою интерпретацию символа и основывающегося на нем искусства. Символ, в его понимании, родствен игре, ибо сущность его заключается в самотождественности и самодостаточности. Символ, как и игра, как и основанное на нем произведение искусства, «сам воплощает то значение, к которому отсылает, и даже делает его возможным»; «содержит свое значение в себе». В этом плане он подобен евхаристическому хлебу и вину, которые не «означают» что-то, но «суть плоть и кровь Христовы». Так же и «произведение искусства не столько указывает на что-то, сколько содержит в себе то, на что указывается. Иными словами: произведение искусства означает приращение бытия». Смысл символичности искусства, в понимании Г., смещается с традиционно семиотического уровня на онтологический. Естественно, что такое понимание искусства никак не зависит от его материала, формы и способа бытия и может быть распространено на самые крайние направления и проявления, характерные не только для авангарда и модернизма, но и для многообразных артефактов и арт-практик ПОСТ-культуры (см. ПОСТ-), ибо критерии наличия «приращения бытия», «герменевтической идентичности» или даже ощущения «упорядочивающих духовных энергий» глубоко интуитивны и субъективны.
Соч.:
Gesammelte Werke. Bd. 1-10. Tübingen, 1985-95 (специально эстетике посвящены тт. 8, 9);
Kleine Schriften. Bd. 1–4. Tübingen, 1976-79;
Истина и метод. M., 1988;
Актуальность прекрасного. М., 1991.
Лит.:
Орлов Б.В. Субъект. Объект. Эстетика: Версии Бахтина, Гадамера, Лукача. Екатеринбург, 1992;
Michelfelder D.P., Richard E.P., eds. Dialogue and Deconstruction: The Gadamer- Derrida Encounter. Albany, N.Y., 1989;
Weinsheimer J. Philosophical Hermeneutics and Literary theory. New Haven, 1991;
Albert H. Kritik und reinen Hermeneutik: Der Antirealismus und das Problem des Verstehens. Tübingen, 1994;
Grondin J. Sources of Hermeneutics. Albany, N. Y., 1995;
В. Б.
Гарсия Маркес (Garcia Marquez) Габриэль (р. 1928)
Всемирно известный колумбийский писатель, сыгравший ведущую роль в становлении метода магического реализма. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1982). Фольклорные традиции латиноамериканской культуры сочетаются в его творчестве с авангардистским поиском новых средств художественной выразительности. Кумирами его молодости были Ф. Кафка и Э. По, чья стилистика вызывала у него ассоциации с художественным языком карибской культуры.
В эстетике Г. М. сочетаются идеи интуитивизма и психоанализа (см.: Фрейд), сюрреализма и потока сознания. Ее оригинальность связана с нерасторжимым сочетанием естественного и сверхъестественного, бытового и волшебного. Печатью такого синтеза отмечено воображаемое место действия многих произведений писателя — Макондо. Причудливое переплетение юмора и фатализма, карнавальности и политической сатиры, мифологии и магии, рационального и иррационального, реального и галлюцинаторного, инте-риорного и экстериорного, физиологического и химерического создает неповторимый колорит главной книги Г. М. — «Сто лет одиночества» (1967). История Макондо обретает здесь эпический размах. Классический жанр историко-семейной хроники трансформируется изнутри путем его интертекстуального скрещивания с народными латиноамериканскими верованиями и магическими практиками. Метаповествование ведется в жанре палимпсеста, являющегося основой культурных трансгрессий и деконструкций. В этом контексте самые невероятные, фантастические события трактуются автором как абсолютно нормальные; такой подход и составляет концептуальное ядро магического реализма. Прихотливый ассоциативный ряд создает аллюзивную связь между семейным крахом, спровоцированным инцестуальным желанием, и национально- государственным статусом стран Латинской Америки в постколониальную эпоху. Многослойность, многоуровневая архитектоника романа позволяют трактовать его и как сатиру на западную цивилизацию, и как компендиум латиноамериканских историко-политических и культурных подходов, и как критику буржуазно-либерального колумбийского пути, и как пародию на исторический роман, и как постмодернистское (см.: Постмодернизм) исследование границ литературного повествования. Все эти художественно-эстетические особенности обусловливают современное восприятие Г. М. как одного из отцов-основателей (де факто) постмодернизма.
Аллегоризм, иронизм, пародийность художественного языка Г. М. особенно рельефны в произведениях, чей подтекст связан с феноменом диктатора, анализом воли к власти в контексте латиноамериканских политических реалий («Полковнику никто не пишет» — 1957, «Осень патриарха» — 1975, «Хроника отложенной смерти» — 1981, «Генерал в лабиринте» — 1989). Создавая амальгамы мифологических и реальных политических фигур и ситуаций, писатель апеллирует к коллективному бессознательному, архетипам античных трагедий, актуализируя идею рока, трагической вины — индивидуальной и коллективной. Однако в его интерпретации трагический финал нередко предстает результатом случайных совпадений. Такому эффекту способствует введение в литературное повествование паратекстов, имитаций архивных документов и иных симулякров.
