— Темноты?
— Нет, сумерек. Когда темно — это уже почти ночь. Но сумерки…
— Мне они тоже не нравятся.
— Когда я была маленькой, то боялась грабителей и чудовищ. Все мои ночные кошмары происходили в сумерках.
— Мои тоже.
Джек попытался обнять ее, но она поежилась от его прикосновения — что-то их внезапно разделило. Бет не трогалась с места. Джек держал руку в полудюйме от ее спины и чувствовал, как она дрожит от холода.
— Что-то связано с этим временем, с сумерками. Весь день эта мысль меня мучила, но я не могла в точности припомнить. Должно быть, это случилось именно в сумерки…
— Что?
— Мне было лет двенадцать или тринадцать. Я осталась здесь одна. Не знаю, куда ушли папа и мама. Не знаю, почему их здесь не было. Никого не было. Я пошла в туалет, прошла мимо исповедален, мимо кухни… Там было темно, очень темно, и казалось, что помещений так много…
В ее голосе уже не звучала неуверенность. Джек попытался по ее лицу угадать, что она скажет дальше, но его скрывала тень.
— И там был он. Внезапно появился. Сидел на выступе камня, долговязый, с острыми коленками, с таким жутким выражением на лице… что-то вроде неутолимого голода; мне сразу захотелось расплакаться и убежать.
Джек старался припомнить фотографии, которые она ему показывала, — тени, скрывавшие лицо незнакомца. Откуда взялось это «жуткое выражение»? Он ощутил неприятное покалывание где-то внутри.
— Все было так, как будто я действительно его знала. Как будто видела его, когда он околачивался поблизости — в парке, в церкви; как будто между нами действительно что-то было. А потом он… не знаю, как это случилось… но он… я помню, что…
— Бет…
— Я не знаю. Не знаю. Когда пришел папа, этот человек уже скрылся. Папа спросил, что случилось, но я только плакала и плакала, и он понял. Он ничего не сказал, просто опустил голову. Но он, конечно, все понял.
Глаза у нее горели, со лба не сходили морщины, но голос был твердым и губы не дрожали. Бет уже не стискивала руки коленями — теперь она сидела так, словно боялась о них испачкаться: локти в стороны, пальцы растопырены. Большинство клеток ее организма с тех пор изменили состав, сотни раз поменялась кожа, но собственное тело по-прежнему вызывало у нее отвращение. Это не могло быть правдой.
— Бет, ничего не произошло.
Что-то мелькнуло в ее глазах.
— Это было мое последнее посещение церкви. Больше я сюда не ходила. А потом папа запер ее и не хотел открывать — после того, что случилось, после того, что он видел…
Джек взял ее за руку. Она вздрогнула от прикосновения, но он не отпустил.
— Ты перестала ходить в церковь потому, что выросла. Только и всего. А церковь закрылась значительно позже, десять лет назад. Зачем бы тогда Фрэнку покупать ее, если все это случилось на самом деле?
Бет недоверчиво взглянула на него:
— Ты хочешь сказать…
— Ничего этого не было.
— Но к девочкам часто пристают незнакомые. В том числе в церквах.
— Я знаю. И это ужасно. Ты могла видеть, как приставали к другим.
— Но я помню…
— Что ты помнишь?
— Кое-что…
Джек услышал нехорошие нотки в ее голосе и отодвинулся.
— Раньше ты никогда ни о чем подобном не задумывалась. Ты красивая уравновешенная женщина, у тебя даже с аппетитом не бывает проблем.
— Я отчетливо помню его, этого мужчину. Здесь, в церкви, в темноте. Было холодно. Сквозняк…
— Ты просто ищешь объяснения всему случившемуся.
— Но ведь была причина…
Джек подумал о пропавших в зыбучих песках девочках, манекенах, женщине, утонувшей сто лет назад. Ее посмертную маску стали вешать на стены гостиных, а улыбку воспевать в стихах. И никому нет дела до тех девочек, чьи тела высыхают в пустыне и влага из их клеток испаряется, поднимаясь к небесам. И все потому, что однажды отца не оказалось на месте, чтобы спасти дочь. И теперь Бет смотрит на волны, пытаясь найти объяснение.
— Фрэнк купил церковь, чтобы запереть, — сказала она. — Он осознанно затягивал ремонт, чтобы только не открывать. Здесь случилось что-то ужасное, и папа обвинил себя. Он вообще не собирался кого бы то ни было сюда впускать.
— Тогда зачем он завещал церковь тебе?
— Не знаю. Не знаю…
По ее щеке скатилась слеза. Бет откинулась назад и вздрогнула, коснувшись спиной двери. Джек не выдержал.
— Дело не в этом.
Она взглянула на него:
— Что-то случилось?
— Может быть, и случилось, но не это.
— Тогда что?
Он закрыл глаза и увидел какие-то непонятные силуэты, озаренные тусклыми лучами света, а когда открыл — перед ним были только тени и обманчивые сумерки. Джек глубоко вздохнул.
— Что, если у твоей матери был другой мужчина?
Бет засмеялась, но в ее глазах промелькнула паника.
— У Джуди? Нет, это невозможно!
— И все-таки? Ну, может, поклонник?..
Бет молчала, но Джек почувствовал, как от нее будто повеяло холодом.
— Тем вечером, на катере, она сказала, что у них были проблемы, особенно незадолго до смерти Фрэнка. А сегодня я был у нее, и в доме находился посторонний.
По лицу Бет трудно было разгадать, какие чувства она испытывает: его черты как будто слились, сделались почти неразличимыми на фоне сумрака, но голос прозвучал ровно и спокойно.
— Ты уверен, что это был мужчина?
— Там было полно окурков. Джуди вела себя и говорила очень странно… А потом я услышал его и все понял.
— Но не видел…
— Нет.
— А что слышал?
— Он чиркнул зажигалкой. Дважды.
Бет подалась в сторону.
— Зажигалкой?
— Да. Дважды.
Она недоверчиво взглянула на него:
— Но это мог быть кто угодно!
— Я почуял запах дыма. А Джуди не курит!
— Она говорит, что не курит. Точно так же, как говорит, что не пьет. Но ведь мы знаем, как обстоит все на самом деле. Мне кажется, она скорее начнет курить, чем встречаться с другим.
