— Но мы уже знаем имена и адреса, — добавил Питер.
— И кто эти люди?
— Бандиты. — Питер пожал плечами. — Один из них сидел в тюрьме за подделку документов.
— Хотя вряд ли взрыв связан с этим, — сказал Эш. — Мы много над чем работали, но ни с какими документами дела не имели.
— Кроме моего, — заметил Джек.
— Да. Кроме вашего.
— Вы кому-нибудь рассказывали о манускрипте?
Эш странно посмотрел на него:
— Джек, преступников не интересует ваш манускрипт. Во всяком случае, на протяжении последних нескольких веков.
— Так кому вы рассказали?
— Экспертам, которые производили спектрометрический анализ. — Эш вскинул руки. — Джек, вы здесь ни при чем. Случившееся никак не связано с вами.
Это был инстинктивный жест, но зрелище перевязанных ладоней Эша заставило Джека остановиться. Эш мог проявить неосторожность, но уж участником заговора он не был, поскольку не знал того, что было известно Джеку.
— Простите.
— Ничего страшного. Вы выяснили, что это за книга?
Джек покачал головой:
— Я нашел следы документа, в котором якобы находился ключ к манускрипту, но выяснилось, что его сожгли.
Эш выразительно пожал плечами:
— Бывает.
— Да. Но это просто варварство. Поверить не могу, что люди некогда сжигали книги.
— Люди некогда сжигали людей.
— Эту книгу сочли фальшивкой и обрекли на уничтожение.
Эш склонил голову.
— Фальшивка, сожженная палачом?
— Да. — Джек увидел, как в глазах Эша что-то промелькнуло. — А что?
— Ничего. Нечто похожее я раскопал для Торна пару лет назад.
— Что именно?
Эш прищурился.
— Фрагмент текста из Нортумбрии. Торн думал, что это один из источников «Сказания об Эгиле». Очень убедительная штука: старый пергамент, аутентичные чернила, — но, как выяснилось, созданная не ранее семнадцатого века.
Джек, позабыв о страсти Эша к мистификациям, ощутил вдруг прилив раздражения: к черту прочие документы, все они слишком тривиальны!
— Вся суть в том, что мы проследили историю нортумбрийского текста; главным подозреваемым в изготовлении фальшивки оказался городской палач, который заявлял, что забрал документ у одного из своих… подопечных. Это доказывает, что у казненного действительно имелся подлинник.
— Городской палач?
— Полагаю, что так. Во всяком случае, мы обнаружили настоящую традицию в среде английских палачей — изготавливать подлоги: завещания и доверенности, сборники стихов и палимпсесты — что угодно. Причем некоторые так насобачились в этом деле, что стали настоящими виртуозами. Это я к тому, что перед сожжением с вашего документа вполне могли снять копию — или сам палач, или кто-то из его коллег.
— Я не думаю, что манускрипт — подделка.
— Ну, как бы то ни было…
Джек увидел в глазах Эша странный и, как ему показалось, недобрый блеск. Интересно, откуда он столько знает об английских палачах? Может, он все-таки входит в число заговорщиков и намеренно снабжает Джека нужной ему информацией? Но с какой целью?
Размышления Джека были прерваны появившейся на парковке Бет. Судя по костюму, она прямо с работы, видимо, попросила кого-нибудь заменить ее в библиотеке. В ее движениях чувствовалась некая неуверенность, в глазах отражалось легкое изумление, как будто она была ангелом, странствующим между мирами. Поравнявшись с Торном, Бет совладала с собой и поцеловала его в щеку.
— Прости, я очень хотела прийти.
— Ничего. Ты все равно это уже слышала.
Бет улыбнулась:
— Это лучшее из всех сравнений, а ты — лучший из всех поэтов.
— Так написано в моей грамоте.
— Правда?
— Это лучшая из всех грамот.
Бет взглянула на Джека, и ее глаза внезапно потемнели и как будто постарели. Солнце заходило, усталое красное солнце, и отчего-то Джек засомневался, что Бет действительно была в библиотеке, но не стал спрашивать. Он не мог спросить у женщины, где она была.
Строители забыли закрепить брезент на крыше, но ночь была ясная, без намека на дождь. Легкий западный ветер кружил над дырой в кровле. Стены казались призрачными. Джек думал о замке, в котором Ди искал сундук с книгами, о руинах аббатства, где Келли нашел письмо, о полях, которые перепахивал Коттон, и склепе у себя под ногами, где он нашел манускрипт и где спрятал его вновь. Просто замечательно, что некоторые книги выживают в огне, в воде и в земле; что, кроме темных веков, есть и светлые.
Бет пробиралась между лампами с пачкой рисунков, которые он собрал сегодня утром — автопортреты в перекрывающих друг друга цветах.
— Не знаю, о чем я думала.
Джеку показалось, ее что-то смущает; он увидел ее лицо и ощутил всю тяжесть сказанных слов — уж очень они походили на откровенное признание.
— Не знаешь? — переспросил он в некоторой растерянности.
— Может, я просто много выпила.
Бет рылась в бумагах, разглаживая листки на бедре и качая головой. Она то приближала их к лицу, то отстраняла, а потом взглянула на Джека запавшими глазами:
— Представь: ты просыпаешься и понимаешь, что видел странный сон. Ты иначе себя чувствуешь. Ты знаешь, что сон был странным, но не можешь вспомнить, что именно тебе приснилось.
Возможно, она еще не протрезвела или в буфете у нее спрятан ликер? Непохоже: взгляд спокойный, движения медленные, но аккуратные. Не была Бет пьяна и когда рисовала свои портреты.
— Ты видела такой сон?
— Ты думаешь, что, быть может, видел человека, которого когда-то знал, но который умер. Но ты ничего не помнишь, потому что сон был слишком уж странный. Как цвет, которого ты никогда прежде не видел.
— Какой цвет?
— Ну например… вот.
Джек снова подумал, что в языке ангелов, который он почти открыл, наверняка были все нужные ей слова. Бет взяла один из рисунков и принялась разглядывать те места, где линии пересекались.
— Ты знаешь, что все на свете состоит из этих цветов. Все это смесь красного, зеленого и синего. Или синего, красного, желтого и черного. Но когда один из цветов пропадает, предметы исчезают, очертания теряют форму. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Джек очень надеялся, что понимает.
— Старый рекламный щит или коробка, оставленная на солнце. Она становится желтой. Или синей. Мне так кажется.
